Князева поправила сумочку на плече, поняв, наверно, всё, уже тогда.
— Оля, это… что?
— Не задавай глупых вопросов, — кокетливо протянула Сашина жена и чуть ли не силой впихнула в руки Ани пакет. Та отодвинулась, едва сдержала себя, чтобы ладони назад не увести. — Платье!
— Я ещё не заплатила.
— Это сделала я.
Девушка на Ольгу посмотрела, вдруг чувствуя себя ужасной нахлебницей. Стало стыдно и злобно одновременно; особенно из себя выводил тот факт, что Сурикова это сказала почти с гордостью, да ещё и на глазах администраторши с пошлым именем «Милана» и не менее вызывающей усмешкой.
Анна коротко на даму взглянула, и та в спешке спрятала своё высокомерие, улыбнулась почти что вежливо.
Князевой стало ещё более паршиво.
Она перевела взгляд на Белову, которая снова предприняла попытку всучить Ане костюм на грядущий её день рождение, и в растерянности всё-таки сжала ручку пакета, хрустящего, казалось, от случайного взгляда.
— Я и сама могла, — подметила Князева и, коротко оглянувшись на швею, которая за ними прибирала бокалы шампанского, тарелки с фруктами, сказала чуть тише: — Сейчас отдам.
— Аня, я тебя умоляю, — нахмурилась в напускной обиде Ольга. Она удивительно быстро для подвыпившего человека на каблуках прокрутилась, оказываясь слева от подруги, и обняла девушку за локоть, двинулась с нею в сторону двери. — Что мы, правда, поссоримся из-за куска ткани?
— Минуту назад ты называла «кусок ткани» «платьем», — прищурилась Аня. Щёки загорелись так, словно кто-то в стог сена кинул спичку. Князева это могла списать на духоту первых сентябрьских дней, что в полной мере чувствовалась только за порогом ателье, но не стала себя обманывать.
Пальцы крепче сжались на ручках пакета, когда Ольга вперёд пропустила Князеву, почти натурально возмутилась:
— Не правда! Да и, всё-таки, Ань, я… Милана, пока! Инге привет передавай!.. — махнула ладонью вульгарной администраторше, Анне совершенно не понравившейся, и Князеву на следующем пролёте догнала.
— И всё-таки, Ань. Давай сойдёмся на том, что это — мой подарок тебе на день рождение, хорошо?
Девушка на Олю обернулась так, что где-то вдалеке послышался свист шпаги. Белова только что все аргументы Анины, какие она ещё озвучить не успела, побила, как козырным тузом билась любая другая карта. И это Князевой не нравилось.
Она выдохнула через нос. Спускаясь с очередной ступеньки, заглянула в пакет, думая найти там чек.
«Если не деньги ей вернуть, то хотя бы в ноябре на день рождение Олино сделать подарок на близкую сумму»
— И не пытайся! — смеясь, Сурикова перехватила ей запястье. Князева снова выдохнула в попытке недовольство задушить; Оля же приобняла подругу за плечи, второй ладонью вела вниз по перилам. — Я чек ещё наверху выбросила.
— Очень зря. Гарантию никто не отменял.
Они спустились с девушкой с ещё одного пролета; бывшая Сурикова качнула головой так, что кончики выпрямленных прядей пощекотали Ане лицо. Князева взялась за талию Оли, чтобы та случайно не упала, не вывернула себе ногу прямо накануне празднования. Сама думала, как бы Беловой деньги всё-таки отдать — хоть прямо, хоть косвенно.
Атлас, как ни крути, ткань недешевая… Завтра, выходит, на небольшом их торжестве стоит заказать одно из самых достойных вин, какое только есть в баре ресторана у Патриарших.
— Сама знаешь, в какое время живём, Князева. Сейчас законов нет. Они только печатаются.
Ольга застучала каблуками по лестнице. Раньше, чем Анна, смотрящая на события последних двух недель с позиции сурового реалиста, начала новый, чуть занудный для подруги разговор о политике, Белова достала из кармана трубку.
Через быстрый набор кому-то позвонила; ей ответили меньше, чем через десять секунд.
— Подъезжай, мы освободились.
Анна дёрнула бровями, на Олю посмотрела, одним взглядом спрашивая:
— Кто?
— Макс, — ответила Сурикова, убрала телефон в сумку. Трубка её напоминала скорее кирпич, и точно, если б у Оли и попытались сумочку отнять, то своим багажом Белова хулигана огрела бы так, что мама не горюй.
Девушки у стеклянной двери остановились, на улицу не выходя; в фойе было свежее и прохладнее, чем на душном Голиковском переулке. Князева откашлялась и, переминаясь с ноги на ногу, коленями чуть постучала по пакету.
Отчего-то она себя чувствовала воришкой.
— Ты же знаешь, что я в любом случае верну ту сумму.
Оля усмехнулась, но так, что Анна бы не обиделась ни за что. Князева посмотрела на огоньки в глазах, цвета которым не могла дать достойного названия, и сжала губы в плотную линию, когда Сурикова засмеялась:
— Поняла я, что ты теперь при средствах! — а потом серьёзно сказала. — Ань, правда. Я с конца июля, как ты в «Софитах» обустроилась, тебе хотела что-нибудь… такое подарить. А тут повод такой!.. Так что не смей отказываться! — нахмурилась Оля и перед лицом Анны пальчиком помахала, как, наверно, в будущем ребёнку своему будет грозить:
— А-то обижусь!
Князева думала продолжить отпираться. Только раскрыла рот и вдруг поняла, что отказываться попросту бесполезно. Ольга, может, правда думала платье подарком своим сделать? Ведь прийти без презента на день рождение было попросту некрасиво, что бы Анна там не говорила.
И лишать Белову права гордиться уникальным подарком тоже, наверно, было некрасиво. Как минимум, с её стороны.
Аня в третий раз через нос выдохнула. Бывшая Сурикова приняла это за поднятие белого флага.
— Спасибо, Оль, — улыбнулась с явной натугой Князева. — Это… просто как снег на голову.
— Снега нам точно не надо! — воскликнула Белова и взмахнула руками, улыбаясь так искренне, что обида Князевой, против её же желания ещё чуть позлиться, уходила медленно на второй план. — Посмотри, погода какая. Прям как в июле!..
Выдохнула. Потом призналась вдруг:
— Мысленно я, наверно, ещё в лете.
Анна понимала её всей душой. Сама потому что не поняла, как со второго месяца лета вдруг очутилась в осени. Пусть и в первых днях её, но… в осени.
Июль, который она провела удивительно весело, даже безбашенно в сравнении с предыдущими своими летними каникулами, запомнился Князевой — чуть ли не каждый день отметился в голове чем-то. Не только постоянными встречами с Пчёлкиным, какие ещё с середины июня стали для Ани привычными.
В голове Князевой месяц запомнился устройством на работу в частный русско-немецкий театр с совсем не театральным названием «Софиты», или же «Soffittenlampen» — если по-германски.
С собеседования прошло почти два месяца, но Князева до сих пор чувствовала себя не в свой тарелке, когда переходила порог «Софитов». Отчего-то казалось, что за ней с потолка наблюдали чьи-то внимательные глаза, ждущие момента, когда Анна оступится, сделает или скажет что-то не так, дав криминальным авторитетам, прикрывающим свои делишки театром, право навести на девушку курок.
Она отвернулась к стеклянной двери в надежде встретить машину Макса из-за поворота. Перед глазами, как на зло, были не дома Большой Ордынки, а воспоминания последних дней июля танцевали, кружась, как на карусели.
Когда Саша её на Скаковую привёз от Вити, то Анна рассорилась с Беловым на кухне-гостиной, крича, что в криминал не полезет, что лучше будет по собеседованиям бесконечно много, долго и муторно ходить, но не станет нелегалом заниматься. Саша в ответ на таких же на громких тонах уверял, что переводчица никому не сдалась, что Князева последней будет, на кого подумают, если и случится какая облава.
Ор Белова селил под рёбрами страх, одновременно и морозящий, и ошпаривающий нутро сдержанными слезами; «Что, есть вероятность облавы?» — думала, набирая в лёгкие больше воздуха и повторяя снова, снова свою позицию.
Не пойдёт.
С сестрой Саша пререкался вплоть до закладывания ушей и стука соседей по батарее.