Саша не кричал. Напротив, тихо проговорил, контрастом кровь обращая в густую жижу, липнущую к стенкам вен изнутри, вынуждая уши загудеть от почти тишины:
— Дураку ясно, что ты за Аню трясешься, как за самого себя. И я тебя в этом очень понимаю, Пчёла. Я за неё, блять, глотку перегрызу любому — даже самому себе. Но вот сейчас только Князева нам может помочь; она самый оптимальный наш вариант. Никто другой, как бы ты того не хотел — ни «дядька из области», ни «Кольт» по-французски не трындят.
Его поняла даже Людка, побелевшая до цвета штукатурки. Но Пчёла смиряться не собирался; он смотрел исподлобья так, что за окном бывшего «Курс-Инвеста» слышался гром, и не дёргался лишь потому, что его за волосы держали, грозясь с корнем вырвать.
На миг показалось, что это — не так уж и страшно. Куда уж там, чего бояться?.. Витя проскрежетал так, что Бричкина подумала, что Пчёлкин только что в смертном приговоре поставил свою размашистую подпись:
— Лицемер ёбаный.
Белый усмехнулся, не понимая, отчего ещё кулаком не раскрыл Вите только заживший кровоподтёк — подкинул бы Ане ещё работы, вынуждая перекись лить, бинты расходовать с пластырями. Льдины в зрачках морозили так, что едва теплая вода могла почудиться кипятком.
Он Пчёлу по голове толкнул, что тот откинулся на спинку дивана, и пальцем постучал по черепушке бригадира, едва не плюющегося от осознания, что перед глазами всё двоилось ни то от злости, ни то от оплеухи.
— Отдыхай, Пчёла. Время есть.
— П-шел нахер.
Саша поджал губы. Ждал, что пройдёт две или три секунды, у Вити башка перестанет кружиться, как после катания на карусели, и Пчёлкин вместо слов воспользуется кулаками. Но, видно, слишком сильно Белов дал по виску, что Пчёла, хоть и чёртовым Везувием грозился не сейчас, так через миг взорваться, но сидел, не в состоянии подняться.
Ничего, подумал. Оклемается.
Белый хлопнул друга по плечу, веля остывать. Витя его руку стряхнул, словно пальцы у Сани были в слизи.
Бригадир тогда опять усмехнулся, пуская этим последнюю отравленную стрелу, принял от окаменевшей Люды кофе и ушел в кабинет, снова приводить себя в порядок.
Сука, как он его ненавидел тогда…
Секретарша боялась шевелиться, дышать и вообще как-либо о себе напоминать. Оставшись в приёмной с Пчёлкиным, чувствовала себя загнанной в клетку к раненому зверю. И хоть биологию прогуливала часто, Бричкина знала хорошо, что животные такие бились отчаяннее. Сильнее.
Рискуя сохранностью нервов и барабанных перепонок, Людмила всё-таки подошла осторожно к бригадиру, в ясной ей ярости на самого себя прикрывшего глаза:
— Виктор Павлович, вам лёд принести?
Он покачал головой из стороны в сторону. Не смог вдруг дышать спокойно. Сердце застучало так, что за один только выдох Пчёла насчитал восемь ударов; руки в собственных волосах запутались в тряске, а пальцы стали крючками. Не выпутается, подумал тогда, не сможет…
Уже — нет. Уже застрял.
От чувства, что ничем Белову не помешал, что ничего не сделал, чтоб Анну от этой херни отгородить, бронхи будто плевой заложило.
«Что ты, блять, Пчёла, учудил? Ты куда её затащил? Нахрена?!»
Витя ответов на вопросы свои не знал. Мышечные ткани будто полили бензином — всё горело: мысли, чувства, здравость.
Он кулаком ударил по столу, вынуждая Люду отпрыгнуть назад к стойке, и крепко-крепко сжал гудящую колоколом голову в руках.
Часы показывали шесть часов сорок шесть минут. Князева, вероятно, шла с выхода Тверской станции метро к Патриаршим прудам и даже ещё не догадывалась, куда оказалась втянута.
В первые минуты поездки Валера на личном авто мчал по Цветному, и мысли в его голове носились, как, наверно, не разбегались даже при взрыве на Котельнической. Но на очередном светофоре, какой обычно раздражал одним только присутствием, Филатов вдруг посмотрел на время, выдохнул и понял, что нескладно что-то выходило.
Барышня Пчёлы хотела отпраздновать день рождения с Сашкиной женой — об этом оба бригадира упоминали на неделе. Собирались Князева с Беловой в ресторане у Патриарших прудов к семи часам, до которых оставалось чуть больше десяти минут. Хорошо, допустим.
А Делаж только в Москву прилететь должен был к восьми. Тем более, от Шереметьево до Ильинки добираться минут сорок — и то, без пробок, в пятничный вечер более чем нормальных, привычных.
Не было смысла караулить Князеву у Патриков, закидывать её на заднее сидение машины жестом, каким крали невест на Кавказе, и увозить вздёрнутую Аню в клуб за полтора часа до начала переговоров.
Это, как минимум, было бы не по-мужски.
Да и Витя прав — Князева явно не в восторге будет от новости, что сегодняшним вечером не шампанское за своё счастье и здоровье пить станет, а выступит связующим звеном между парижской и московской криминальной группировкой. Прекрасный подарок на день рождение, ничего, конечно, не скажешь!..
Если бы Валера её без объяснений увёз со встречи, она и распсиховаться бы могла. Ну, точнее, не распсиховаться… Расстроиться.
Но это в любом случае бы никому не пошло на руку — ни самой Ане, ни Саше, такую ответственность возложившему на плечи двоюродной сестры, ни Вите, за девчонку дергающимся, как за самого себя.
Филатов ехал на первой скорости, ища место у забора, каким был обнесён пруд возле Тверской. Заранее включенная «аварийка» отбивала ровный ритм, способный за долгое время молчания свести с ума. Валера представил примерно в голове, откуда Аня с наибольшей вероятностью выйдет, и стал почти у перекрёстка Малой Бронной и Ермолаевского парковаться.
Ему было проще девчонкам дать сорок минут или час на «потрындеть», а потом уже заявиться в ресторан и… сказать, что Анюту ждёт сюрприз.
Да, так намного проще — и для него, и для самой Князевой.
Фил чуть сдал назад, чтобы между его авто и соседними машинами осталось примерно одинаковое расстояние, и откинулся на спинку водительского кресла. Принялся рассматривать горизонт в ожидании Анны Князевой, на этот свет появившейся ровно двадцать один год назад.
Валера слушал музыку, чуть постукивал пальцами по неподвижному рулю. Время шло неспешно, что Фила лишь немного напрягало.
«Явно уж не так сильно от всего бешусь, как Пчёла» — хмыкнул он про себя, и потом сразу же вслух усмехнулся.
Витя, вероятно, сейчас с Белым ссорится так, что Людка уши зажимает и под стол прячется в страхе пальбы.
Ох, ну и заварил же Лапшин кашу с этим алюминием!..
Мужчина хрустнул костяшками, хотя и помнил, что ему тренер в детско-юношеской спортшколе говорил, что это привычка дурная, и от неё избавляться надо, если Валера хочет всегда бить сильно. Фил Пчёлкина понимал хорошо, — он сам бы не был в восторге, если бы Тома на переговорах присутствовала, да далеко не свидетелем, а одним из главных действующих лиц выступала — но… вышло, как вышло.
Благодарить за это всё стоило Артура, который мало того, что вопрос свой с Делажем от них пытался скрыть, так и дядю Ваню чужими руками убрал. Хотя, казалось бы, Иван Аристархович тут вообще причём?..
Эх, бедные Буревские, что без деда своего будут делать…
Фил откинулся на подголовник; пульс слышался в ушах, плеском крови звуча громче радио, и в то же время отдавал в подвздошную вену на животе. Не особо приятное ощущение.
Наверно, Космос прав. Надо с Лапшиным кончать. Неизвестно иначе, что ещё выдумает и как о себе напомнит этот чудак через букву «м». Если не понимает по-хорошему, придётся разговаривать — и действовать — по-плохому.
Валера галстук оттянул, заглянув в боковое зеркало, и тогда увидел впереди фигуру, выделяющуюся пятном голубого платья. И Фил вынырнул из мыслей, вдруг услышав среди шума всех Патриков стук каблуков по брусчатке Ермолаевского переулка, с которого появилась Князева.