— Ужасно. Сколько мирных людей пострадало!..
У Анны на мгновение мир стал чёрно-белым, теряя краски, а потом вернулся в норму, но после обесцвеченной картины чуть ли не взорвался обилием яркости.
Она, не поднимая головы, взглянула вбок, на Амори. Напомнила себе, что у Делажа точно уж сердце не обливалось кровью за балтийский город, что он, если и следил за ситуацией, то только с целью наживиться как-нибудь.
Например, «толкнуть» по теневым путям какой-нибудь группе мародёров свои термитные смеси и получить за них миллионы обесценивающихся рублей, какие едва можно было перевести в сотню евро.
Анна глотнула вина, когда Амори вдруг стёр с уголка губ каплю алкоголя и приподнялся с места, делая к Князевой шаг:
— Раз дело не в детстве, не в школе и не университете, то, может, всему виной ваши друзья?
— Вы не знаете в глаза ни одного моего друга, — отчеканила Князева и снова обернулась на зал. Да, сука, где все?! — Что позволяет вам говорить так о незнакомых людях?
— Значит, Белов вам не друг? — всё допытывался француз, с каждым вопросом своим всё наклоняя голову к девушке. — Его… коллеги тоже вам никто?
— Никто, — соврала отчаянно Анна и не поняла вдруг, отчего вдруг Делаж так за Сашу, его окружение зацепился. Мысли в голове носились всполохами электричества, а когда сталкивались, выбрасывали в стороны снопы искр, вынуждая дендриты плавиться.
Голова была готова задымиться, когда Амори вдруг усмехнулся, расставил руки на барной стойке по обоим сторонам от Князевой и спросил:
— И в сердце вашем пусто?
«Ах ты с…»
Девушка почти раскрыла рот, чтобы ответить, но в последний миг осеклась, не зная, что лучше французу сказать. Соврать, что под боком никакого мужчину не держит, или позволить себе правду?
Она снова кинула взгляд на дверь зала.
Амори воспринял прерывание зрительного контакта за попытку кокетства и, усмехаясь самому себе, взял вдруг девушку за подбородок, вернул зеленоглазый взор на себя.
Князева одновременно вспыхнула кожей и похолодела изнутри. Это касание — абсолютно вульгарное — расставило всё по своим местам. Анна сжала руки, какие оказались почти неподвижны, на складках платья и едва не проскрежетала:
— Вы забываетесь, мсье Делаж.
Желание дать по лицу французу переходило в потребность, только девушка держалась до последнего. Напоминала себе, что она своей выходкой может разрушить шаткий мир, какого Белый на переговорах достиг.
Но и позволять Амори трогать себя за лицо не могла.
— Мадмуазель Князева, — опять протянул, словно будучи котом, Амори, заглядывая в глазки ненакрашенные. — Я лишь пытаюсь понять, почему вы так себя недооцениваете.
— Я себя достойно оцениваю, — кинула она жестким голосом, уже не пытаясь держать на лице дежурную улыбку. Даже не моргала, словно старалась взором превратить Делажа в каменное изваяние, уподобляясь Медузе Горгоне.
Только вот Амори не слышал — ни то глухой, ни то идиот:
— Я склонен думать, что одиночество сделало вас такой.
— Я не одинока.
В глазах у Делажа загорелась новая вспышка, Анне напоминающая свет лампы над хирургическим столом. Когда она поняла, что сама ответ на вопрос свой дала, стало слишком поздно.
Кончик языка отдал неприятной вязкостью, осушающей рот и нёбо.
— Рад слышать, что вам есть, с кем засыпать и просыпаться.
От возмущения под рёбрами всё загорелось, обугливаясь. Словно промеж ребёр пихнули тряпку, смоченную в керосине, и свисающий кончик, пропитанный бензином, подпалили.
— Позволю себе предположить, что человек рядом с вами и привёл к тому, что вы сейчас имеете.
— Вы слишком много на себя берёте, мсье Делаж, — отчеканила девушка, точь-в-точь повторяя слова Космоса.
На миг ей стало смешно с догадок француза, какие можно было сравнить с тычком пальца в небо, но быстро злое веселье изогнуло губы в недобром оскале:
— Вы не знаете ни меня, ни этого человека, чтобы разбрасываться такими утверждениями. И мне, признаться, надоело это вам повторять.
— Равно, как и я устал от попыток донести смысл своих слов.
— Я поняла, что вы хотите мне сказать. Увы, не могу похвастаться тем же, — подметила Князева и схватилась за клатч, покоящийся на стуле за спиной.
— Советую не разговаривать с другими мадмуазель на подобные темы, будучи подшофе, — запустила последнюю отравленную стрелу Анна и тогда уже разжала платье.
Она попыталась, не прикасаясь руками, грудью толкнуть Делажа в сторону. Но он не сдвинулся, будто был каменной глыбой, не меняющей своего положения тысячелетиями. Руки, упирающиеся в стойку, крепче сжались на каком-то дизайнерском выступе, и не позволили Князевой покинуть столь раздражающую компанию.
У неё кулаки зачесались от мысли толкнуть Амори ещё раз. Только вот француз не дёрнулся; одно лишь лицо скривилось, будто под одеждой у него была колотая рана, и Анна, в попытке уйти, задела её.
— Мы не договорили, мадмуазель Князева, — прошипел он в идеально-свистящем акценте, которой Князева мечтала поставить с самого первого курса, и вдруг большим пальцем подбородок ей приподнял.
Анна дёрнула головой, думая набрать воздуха в лёгкие, и вспомнила, словно ударом молнии, что себе обещала на помощь — хоть Пчёлу, хоть Сашу, хоть Макса — позвать, если Делаж руки себе позволит распустить. Что, в принципе, он и сделал.
А закрывать глаза на такую явную фамильярность Князева не собиралась.
Раньше, чем она успела подумать о поддержке, услышала, как по щелчку пальцев, именно в тот миг, окрик:
— Аня!..
Сигарета истлела ровно в тот миг, когда Пчёла вдруг оглянулся по сторонам и понял, что Анна куда-то пропала. Он помнил, что, прикуривая от огонька Космоса «праздничную», а по совместительству юбилейную, десятую по счёту сигаретку, увидел уходящую из зала Князеву.
Она держала руки перед собой, голову чуть опустила, шла быстро. Как будто убегала, но при том держала видимость спокойствия. Пчёла понимал, – он сам бы драпу дал в первую же минуту – потому и не осуждал. Девочке нужно было время, чтоб в себя прийти: воздухом подышать, в бар заглянуть…
Но Аня не возвращалась уж как-то слишком долго.
Витя потушил фильтр в пепельнице, за время переговоров наполнившуюся окурками, и повернулся к бригадирам:
— Княжна не нужна больше?
Не курящий, но пьющий «за компанию» Валера переглянулся с Холмогоровым, который и дым пускал, и коньяком баловался. Оба усмехнулись почти синхронно, догадываясь явно, с чем интерес Пчёлы был связан.
Саша, развалившись в кресле, которое ещё десять минут назад занимал Делаж, затянулся и на Витю внимательно посмотрел.
— Сегодня — нет, — он помолчал с секунду, пока Пчёла поднимался на ноги, а Макс шею разминал. Потом сказал, махнув: — Пойдёмте.
— Куда?
— Аньку проводим. Заодно бутылку ещё возьмём.
Бригадиры спорить не стали, разве что чуть поохали в усталости, поднимаясь вслед за Витей и Саней. Сам Белов, не туша сигарету, подошёл к Пчёле и хлопнул его по плечу так, словно это не они совсем в «Курс-Инвесте» поцапались.
Белый спросил негромко:
— Так ты скажешь, чего дарить ей собрался?
Витя поджал губы, с какими-то неясными самому себе мыслями взглянул на руку на своём плече. Он сделал шаг к порогу двойных дверей, которые, будучи открытыми, всех впускали и выпускали.
Пчёла чуть оттянул концы пиджака; коробочка во внутреннем кармане уткнулась бархатными гранями в рубашку.
Кривя душой, губами и взглядом, он усмехнулся:
— Завтра, Белый, узнаешь!
И сразу, как договорил, увидел возле бара две фигуры. Один из силуэтов почти полностью закрывал от чужих взглядов второй, прижимая к стойке.
Он был близок к тому, чтоб взорваться, когда узнал в девушке, зажатой в угол, свою женщину. Свою Анютку-незабудку. Свою Княжну.
Пчёла не сомневался ни миг. Он спустился со ступенек быстрым шагом, едва не переходящим на бег, и направился к «паре».
«Сука, надо было его сразу убить!..»
Бригадир дёрнул Делажа, едва успевшего на шаги обернуться, за воротник и с силой толкнул его от Анны. Лицо у Князевой по цвету ничем почти не отличалось от серо-голубого платья.