Он вёл машину, смотря на дорогу. Девушка не знала, поглядывал ли Витя на неё до того, но в миг, когда Пчёла ехал, петляя между рядами с резвостью, характерной Михаэлю Шумахеру, по Третьему Транспортному Кольцу, мужчина следил за соседними авто, чтобы никто их не подрезал часом.
Хотя, вероятно, только смертники могли поиграться в догонялки с иномаркой, несущейся со скоростью, которой не могли похвастаться машины советского АвтоВАЗ’а.
Аня посмотрела на профиль мужчины, на поджатые губы и напряженный взгляд, тяжесть которого доставала до неё, даже сидящей сбоку. Вероятно, стоило бояться сосредоточенности такой, но Князеву, если и волновали какие-то чувства, то явно не страх.
Смысл ей бояться, если гнев Пчёлы обернется не против неё?
Девушка задумчиво дёрнула щекой, прогоняя последние дурные мысли, выскребая их остатки откуда-то из-под коры головного мозга, и заметила вдруг интересную со-зависимость.
Её паника, граничащая и, наверно, даже перешедшая в истерику, по мере удаления от клуба уменьшалась, как пропадали волнения жертвы, вырвавшейся из хищнического захвата.
А злоба Вити, наоборот крепла, подобно остывавшему от каления железа и возвращающего себе былую твердость, остроту.
Князева чуть собственным вздохом не поперхнулась от мыслей своих и ассоциаций, удачно лёгших на всё произошедшее. Опять взглянула на мужчину.
Аня, не найдя в голове, ставшей пристанищем для, казалось, миллиона дум, веского повода отказать себе в прикосновении к руке Пчёлы, положила свою ладонь поверх его на рычаг передач.
Витя перевёл дыхание, в очередной раз пытаясь направить мысли в единый поток, но те с ним издевательски играли — разбегались в стороны, путались, сбивались между собой. Рука Князевой была меньше его ладони, но девушка пальцы так широко развела, что полностью смогла обхватить кулак Пчёлы.
Он переложил ладонь Анину на рычаг коробки передач и сверху своей рукой накрыл.
Ласковая девочка. Его девочка, так касаний хочет, так ластится в спокойствии…
Пчёлкина тряхнуло, словно ему под сердце подложили маленькую искрящую петарду. И взорвалась она ровно в тот миг, когда Князева большим пальцем его погладила по фаланге мизинца.
Витя выдохнул и крепче сжал руль.
Девушка чуть повернулась к нему боком.
Ветер с открытого окна Пчёлы буйствовал, играясь с воротом рубашки, и от скорости машины, окатывающей одну из множества столичных магистралей, вечерней свежести казался холодным.
— Мы куда-то торопимся? — спросила всё-таки Анна и поймала на себе взгляд Вити. Почему-то он с крайней внимательностью смотрел ей на щёки. «Может, тушь осела?»
Князева провела свободной рукой под глазами, стирая остатки своей слабости, и сказала:
— Если нет, то сбавь, пожалуйста, скорость.
Пчёла хотел ответить, что Анна могла не бояться, — не его, не рядом с ним, — но в горле было сухо, словно он воды не пил неделю. Мужчина взглянул на стрелку спидометра — девяносто четыре километра в час.
Многовато, может, и права.
Он кинул взгляд в зеркало заднего вида, чтобы своим торможением никого не подрезать, и стал выжимать тормоз так, чтобы шины не скрипнули по магистрали, не задымились от излишнего трения.
Князева осторожно приподняла уголки губ, немо благодаря, и опять провела пальцем по фаланге.Какая-то тёпло-смиренная любовь захлестнула волной.
Так ощущалось совместное зализывание ран, так ощущалась безмолвная поддержка, которая в касаниях находила бо́льшую правдоподобность, чем в словах.
Аня положила голову на подголовник, посмотрела на Пчёлу возле себя. Они проехали мимо очередного фонаря, отбрасывающего на лицо мужчины тёплые тени, и девушка вдруг поняла, как легко ей думалось, сидя справа от Вити и чувствуя его руку своей.
Уже и нереальным казалось, что какие-то десять минут назад она уходила из клуба на Ильинке, опираясь на эту самую руку и душа всхлипы в складках его рубашки.
Витя продолжал вести автомобиль, каждые четыре минуты нажимая на кнопку, возвращающую предыдущую композицию. «Enjoy the Silence» играло снова и снова, пока Князева, так и рассматривающая профиль Пчёлы вплоть до чувства, что душило приятно, не задремала.
Приехали. На Воробьёвых горах, на которых они всей бригадой кутили по возвращении Белого с армии, было пусто и тихо, что радовало безбожно. Пчёла припарковался примерно там же, где парковался в восемьдесят девятом году Космос на своей чудо-тачке, — даже такую мелочь Витя помнил более чем хорошо, — и обернулся на Анюту.
Девушка спала, но сном некрепким. Её веки дрожали от картин, что мерещились в полудрёме, и рука под пальцами Пчёлы иногда дёргалась, крепче сжимая неподвижный рычаг передач.
Витя на неё взглянул коротко. Анна цепляла взор, даже когда спала, даже когда под глазами залегали тени от туши и тяжёлого дня двадцать первого рождения.
Нижние рёбра, крепящиеся к грудине, будто кто-то сжал в попытке сузить, скелет деформировать.
Пчёла вздохнул. Выдохнул. Чуть скатился по спинке своего кресла, не переставая смотреть на Анютку-Незабудку.
В голове было столько мыслей сразу, что от их количества рассуждения стали какими-то безликими. Пустыми. Потому, что уже много раз всё обдумал. И уже злость, грусть, не были такими явными. Они блекли на фоне мыслей о собственной ошибке, за которую по бо́льшей части поплатился не он, а Аня.
Какая же она…
Витя посмотрел, как девушка дёрнула в полусне бровями, и покосился на магнитолу, по которой пел «Depeche Mode». Возможно, сквозь дрёму этот звук пугал.
Пчёла не хотел её будить, хотя и явно на Воробьёвы вёз не для того, чтобы Князева сопела на переднем сидении автомобиля. Чуть подумал, потянулся к колесику, которое регулировало громкость играющих песен, и сильно убавил звук.
Анна, на удивление, именно от тишины и проснулась. Она пару раз моргнула, оглядываясь по сторонам. Пчёла усмехнулся, протёр собственный глаз; пока он ещё с родителями жил, отец часто засыпал в кресле за просмотром хоккейного матча. Витя помнил, что мама зачастую выключала телевизор, когда заканчивался третий период, и до исхода игры оставались какие-то минуты, и именно в те моменты батя просыпался, басисто-сонным голосом утверждал, что «вообще-то, смотрел!»…
Взгляд Ани в тот момент точь-в-точь, как у папы был.
Князева размяла шею свободной рукой, не избавляясь от ладони, которую Пчёла держал на рычаге передач, и оглянулась по сторонам. Воробьёвы горы она не любила особо никогда, редко бывала возле главного здания Московского Государственного, но склон узнала.
Девушка обернулась на Виктора, улыбнулась осторожно.
— Приехали?
— Да. Выйдем? — спросил Пчёла и свободной рукой похлопал себя по карманам. Наверняка, подумала Аня, курить хотел.
Только вот Витя за прошедшие часы столько выкурил, что горчило у корня языка. А по карманам стучал, чтоб найти припрятанную бархатную коробочку, о содержимом которой Пчёла не говорил даже самому дьяволу.
Девушка кивнула, отвечая ему на вопрос. Посмотрела на себя в зеркальце авто, словно переживала, что потёкшая тушь или размазанная помада могла Витю оттолкнуть. Коротко поправив след от остатка тонкой линии стрелочки, выведенной с уголка глаза, она вышла раньше Пчёлкина.
Он заглушил авто, воспользовался секундами одиночества и перебросил коробочку в карман брюк, к ключам от квартиры.
Когда Витя ступил на площадку Воробьёвых гор, ноги чуть дрогнули, словно хотели вывернуться в обратную сторону. Пчёла вздохнул полной грудью. Прохлада почти ночной Москвы заползла под рубашку, приятно холодя кожу, а вместе с ней — и нервы, которые с пугающей периодичностью в три-пять минут выбрасывали в стороны снопы искр, как бывало с некачественной проводкой при высоком напряжении.
Анна отошла к перилам смотровой площадки, когда Витя подошёл к ней со спины. Не спрашивая даже, холодно ли ей, он надел на плечи девушки свой пиджак. Белый. К её платью подходило.
Князева в ответ на это усмехнулась и, когда Пчёла справа её обошел, развернулась, прижалась спиной к перилам, чтобы в лицо своего мужчины смотреть.