В его огне искрой полыхнуло любопытство.
— Проси все, что хочешь, — низкий грудной голос, задевает струны моей души. Они резонируют, звуча палитрой чувств: от неуверенности и смятения до горячей решимости.
— Мы едва знакомы, — во рту пересохло, слова даются с трудом. Он хмыкает и на мгновение отводит взгляд, — расскажи, как это произошло? — снова касаюсь шрама на его теле.
— Это и есть твоё желание? — в голосе мелькает разочарование.
— Одно из, если позволишь, — опускаю взгляд, не выдерживая натиска серых глаз.
Сильные руки обхватывают бёдра, притягивают к себе, сокращая безопасную дистанцию до минимума, устраивают меня между ног.
Явственно ощущаю жар его тела.
— Мне известен лучший способ, чтобы познакомиться поближе, — выдыхает мне в губы.
Молчу, но не сжимаюсь в комок нервов, как в казино. Интуитивно чувствую, что он не навредит мне. Как бы мне самой себе не навредить…
— Подрался, — снова скупая кроха. Почему он не хочет рассказать о себе?
— Что за драки оставляют такие глубокие шрамы? — качаю головой. Полученная крупица информации с трудом складывается в пазл.
— Ожесточенные? — мальчишеская улыбка.
Понимаю, что большего от него не добьюсь. Пусть так.
— Что означает твоя татуировка?
— Как бездарно ты расходуешь свои желания, — неодобрительно качает головой и берет мою ладонь в свою, — отвага, сила, доблесть, добродетель, — ведёт моими пальцами по своей груди, перечисляя значения рун, — если умирать, то с честью, — строчка на лопатке.
— А эта? — спрятанные символы на внутренней стороне бицепса, — это ведь латынь? Инферно означает ад, не так ли?
Он внимательно смотрит мне в глаза, хмурит брови.
— Грешнику искупление в аду.
Его взгляд налился свинцом. Поняла, что затронула болезненную тему. Это он себя называет грешником? Мы все грешны, если так подумать. Кто не испытывал гордость, печаль, гнев, уныние?
— Хочешь чего-нибудь ещё? — горячее дыхание у моего виска.
— Да, — поднимаю взгляд и едва не касаюсь его губ.
Но не успеваю озвучить третье желание, он срывается с обрыва навстречу мне и сминает губы поцелуем. Мягким, чувственным, просящим. Если бы хотела вывернуться — не смогла бы, предусмотрительно широкие ладони крепко держат лицо, большие пальцы вырисовывают узоры на щеках, лаская.
Если бы хотела… но я не хочу.
Знакомое дыхание тропических фруктов и его тепло дурманят голову. Что-то лопается внутри меня и я отвечаю на поцелуй. Робко, неуверенно, но, между тем, эмоционально. Вкладывая все те чувства, что он вызывает во мне. В животе щекочет пёрышком и сердце трепетно стучит, пропуская удары.
Время вокруг нас остановилось.
Все стало неважным, бесцветным, есть только он, я и нечто большее, чем просто поцелуй двух людей. Мужчины и женщины.
Касаюсь его небритой щеки ладонью и он льнет к ней, как бездомный пёс, жаждущий человеческой, хозяйской ласки. Отрывается от моих губ и посыпает поцелуями пальцы, ладонь, запястье с видом загнанного зверя. И было в этом жесте больше правды и откровения, чем во всех его словах. В этом жесте был весь он, без масок, притворства, без прикрас. Сердце болезненно сжалось от осознания того, насколько он одинок. Насколько одинокой была я до той встречи в казино.
Вернулся к моим губам, разгоняя по телу горячие, пульсирующие волны. Вопреки всему, все происходящее между нами казалось мне правильным. Его тепло родным, ласки желанными и сам он, словно становился частью меня.
В какой-то момент, тяжело дыша, он остановил наш поцелуй, прислонившись своим лбом к моему. Прикрыл глаза, нахмурился, восстанавливая сбившееся дыхание.
— Вечер окончен, — шепчет мне в припухшие губы, — беги, моя маленькая княжна, пока не передумал. Я ведь не железный…
Тариэл
Она ушла, но ее тонкий цветочный аромат все ещё дразнил, побуждая сорваться вслед за ней. Долго оставался сидеть в том же положении, подобно безжизненному монументу, воспевающему мою выдержку и силу воли. Пришлось приложить титанические усилия, чтобы оторвать от ангела свои загребущие лапы. Усилия, рвущие жилы.
Закрыл глаза, воспроизводя в памяти ее робкие прикосновения и вкус мягких, податливых губ. Как трепетала в моих руках. Такой хрупкий и нежный цветок. Вспоминать — все, что оставалось мне.
Наваждение какое-то.
Тру виски, лоб, взлохмачиваю волосы.
Пытаюсь убедить себя, что все сделал правильно. Она перебрала с вином и наутро не простила бы меня, воспользуйся я ее беспомощностью. А как хотелось…зверь почти сорвался с цепи.
Но в какой-то момент до меня снизошло откровение, развеявшее дурманящую пелену желания: я хочу ее не так, как остальных женщин.
Нет, неправильно.
Я хочу только ее, а других не хочу. Хочу не только тело…
Это новое, совершенно чуждое мне чувство. И оно пугает до чертиков.
Выключил свет, погасил камин. Добрался до бутылки виски — мне нужен компаньон. Плюхнулся на диван, разглядывая заснеженный лес, мерцающий в свете полной Луны. Перебирал в памяти наши встречи. Самопроизвольно улыбнулся.
Все пошло через… заднее коромысло! С каждым днем сильнее увязаю в меде ее голубых глаз, в блеске золотых волос, в шелке сливочной кожи. В ее непорочности, чистоте.
И нет мне спасения. Я пропал.
Несколько часов боролся с нестерпимым желанием подняться к ней. Мой вечерний компаньон лишь подливал масло в огонь, вместо того, чтобы охладить пыл. Оттолкнёт — уйду, а если нет…
Залпом осушаю стакан и поднимаюсь с дивана, полный решимости. Но в один миг взгляд цепляется за крошечную, едва заметную красную точку, тлеющую глубоко в лесной чаще. Она постепенно становится ярче и наконец затухает.
Хмель моментально выветривается.
На несколько километров в округе нет ни одной души. На часах три ночи и вряд ли житель ближайшей деревни так далеко забрёл, чтобы покурить. Наклоняюсь к столу. В нише на его дне спрятан Макар. Холодная гладь идеально ложится в руку, приятно успокаивая. Пульс оглушительно стучит в висках.
Почему сейчас?
Я столько времени искал смерти, искал кого-то, кто убьёт меня и займёт это проклятое место, но никто не смел бросать вызов мне. Напуганные свирепостью и жестокостью приемника Грегора все молча сидели по норам, содрогаясь при звучании моего имени. В любой другой момент я был бы рад смельчаку. Но не сейчас, когда в моем доме спит Адель. Что станет с ней, если я проиграю эту битву?
До боли в глазах вглядываюсь в темноту: один ли пришёл непрошеный гость? Поднимаю сиденье дивана и достаю охотничий нож. Начищенная до блеска сталь отражает скудный свет. Выстрел может напугать девочку, несмотря на глушитель, лезвие же немо.
В доме безопасно. Стекло бронированное, замки на дверях прочные, не вскрыть. Разве что болгаркой целиком полотно вырезать. Но незаметно это сделать не выйдет. Ещё одно преимущество окон: я — вижу то, что происходит снаружи, но они не видят то, что происходит внутри. Здесь прикрыт тыл, но устраивать резню, где мирно спит моя княжна, не стану.
Накидываю куртку. Выскальзываю на улицу через дверь чёрного хода. Морозно и очень темно. Лунный свет едва пробивается через плотные, снеговые облака, звёзд не видно. Тихо крадусь к фасаду дома, снег под ногами оглушающе скрипит.
Всю дорогу мучает лишь один вопрос: как они узнали об этом доме? Вариант один. В моем окружении завёлся крот. Хорошо бы оставить гостя живым, допросить, но держать его негде. Не думаю, что моя хрупкая девочка оценит кровавое месиво и методы получения информации, которые я использую.
Моя девочка.
У гаража я встретил смельчака. Он ковырялся в проводах, подготавливая небольшую взрывчатку к установке. Как банально. Приставил ствол к его башке, он поднял руки вверх.
— Повернись. Медленно.
Невысокий, щуплый парень развернулся ко мне лицом. Дуло Макара скользило по его голове, сминая потрепанную шапку. Смотрит испуганными глазами из-под круглых очков. Не похож на бандита, стремящегося завладеть титулом криминального авторитета. Больше смахивает на голодного студента.