Ряд источниковедческих разысканий привели современных историков к неожиданным выводам: В. А. Плугин — к смерти Петра III причастны совсем другие лица, в частности Г. Н. Теплов и А. М. Шванвич; О. А. Иванов — роковая записка не принадлежит перу А. Г. Орлова; А. Б. Каменский — несчастный император вполне мог умереть от геморроидальных колик, которые резко обостряются на нервной почве — а уж нервный стресс у свергнутого государя был на лицо.
Если согласиться с последней версией, то придется признать, что в Манифесте Екатерины II о смерти Петра III была написана правда. Правда, в которую никто не хотел поверить. Поэтому Панины, зная все детали дела, первыми ловко сыграли на общественном настроении и обвинили Орловых, а Алексей, прекрасно, понимая, что ни одному оправданию не поверят, и пятно в любом случае падет на императрицу, молчаливо принял вину на себя. Он позволил шептаться за своей спиной, не опровергал ни единого слова, лишь бы ее имя осталось чистым.
Почему? Чем можно объяснить подобный шаг? Выгодой, желанием оказать государыне услугу, чтоб потом заставить подороже заплати за не нее? Не слишком ли велика цена? Зная логику развития образа у Радзинского, можно с уверенностью сказать, что наш автор объяснил бы все нравственным холопством Алексея. Тем извращенным чувством преданности, которое заставляет раба брать на себя вину господина и молчать под пыткой. Но есть и другое объяснение поступка Орлова — любовь, простая человеческая любовь. Об этом свидетельствует многое и в первую очередь то искреннее обожание, с каким он всю жизнь — и на службе и в отставке — относился к Екатерине II. Такое чувство делает честь любому человеку, тем более что Алесей испытал и сохранил его без надежды на взаимность.
Что же нам предлагает Радзинский? Старую избитую историю об убийстве Петра III кучей перепивших офицеров-охранников во главе с Алексеем, который перед этим еще и издевается над несчастным, шутит с ним, не пускает погулять, а потом убивает: «Упал канделябр… темнота в спальне… яростная возня… и жалкий слабый крик…
— Горло, горло, — хрипит в темноте Орлов.
— Кончай ублюдка, — пьяно ярится чей-то голос.
И тонкий, задыхающийся вопль. И тишина…» (так и хочется добавить: «И мертвые с косами стоят…»)
И темнота, и спальня, и сам факт удушения несколько из другой оперы, о другом русском царе, сыне Петра III — Павле I.
Позднее, в тексте появляется и роковая записка, естественно без упоминания о подлинности. А пока умирающий старик Алексей Орлов кается перед убитым им императором и вспоминает как Павел заставил его участвовать в почетном перезахоронении Петра III и нести корону: «И я понес… Он думал, — шептал старик, — я со страху… Потому что холоп… А я… как покаяние… — Он задумался и прошептал: — А может потому, что холоп?»
Оставим пока в стороне вопрос о «холопстве» Алексея Орлова. Обещаем читателям позднее спеть по этому поводу целую «сагу». А пока мимоходом отметим пристрастное доверие Радзинского к версии о том, что Павел I не был сыном Петра III. Сами Романовы относились к этой легенде с большим юмором. Есть мемуарная запись о том, как Александр III, узнав о ней, перекрестился: «Слава богу, мы русские!» А услышав от историков опровержение, снова перекрестился: «Слава богу, мы законные!» Но дело не в исторических анекдотах, а в том, что и облик, и характер и жуткая судьба дух императоров — Петра III и Павла I — на редкость похожи. «Записки» же Екатерины II, в которых многие ищут подтверждения незаконнорожденности Павла, при внимательном чтении оставляют разочаровывающий ответ на этот вопрос: Павел — сын Петра III.
7 Алексей Григорьевич Орлов (Продолжение)
— Что это вы все «холоп» да «холоп»? От холопа слышу!.. Эта роль ругательная, попрошу ко мне ее больше не применять.
М. А. Булгаков «Иван Васильевич»А теперь перенесемся в Италию, где закручивается авантюра с самозванкой. Прежде всего зададимся вопросом, а что собственно Алексей Григорьевич делал в Ливорно? Согласно версии Радзинского, он находился там в опале, не имея права вернуться в Россию после того, как Екатерина II, боясь влияния Орловых, заменила Григория Григорьевича Орлова на Потемкина.
Тот факт, что между Орловым и Потемкиным проскользнул еще и Васильчиков — мелочь, не заслуживающая внимания. Такая же не достойная «большой литературы» мелочь, как то, что Екатерина отстранила Григория далеко не по своей воле. Н. И. Панин, благодаря сложной интриге, сумел вывести фаворита из игры, направив его на Фокшанский мирный конгресс, где Григорий Григорьевич — слабый дипломат — благополучно провалил переговоры с Турцией. После такого фиаско он больше не мог исполнять роль «первого лица» после императрицы. Его место занял ставленник Панина Васильчиков, во всем исполнявший волю покровителя.