Вишни, яблони, груши быстро отцвели. И очень печалились из-за этого Сережа Ошеров и Августа Тараканова. Белое великолепие сада придавало особое очарование их тайным встречам. Оба легко привыкли друг к другу, не могли наговориться досыта. Впервые в жизни пожалел Сергей, что учителя не слушался и книг не читал. Августа все время ссылалась то на древних греков, то на современных французов, то на русские летописи. Без труда сыпала иностранными словечками, а Сергей пристыженно помалкивал и слушал. Зато когда речь заходила о простом, житейском, тогда уж принцесса слушала во все уши: об уральских заводах, о смешной сестренке Анютке, о работе кузнеца… даже о лошадях. Но только о чувствах оба – ни полслова. Сергей боялся княжну оскорбить, понимая, что разговор о сем невозможен. Но хорошо им было вдвоем….
Однажды Дмитрий Иванович сказал Сереже:
– Что ж, друг мой, погостили, пора и честь знать. Матушка, поди, стосковалась.
– Нет, дядюшка, нет! – у Сережи даже слезы выступили на глазах.
– Как это нет? – слегка удивился дядюшка. – Ты, мон анж, причуды свои брось. На следующей неделе уезжаем. Тоже мне, глупости. Les betises!Августа Тараканова сидела, уронив голову в скрещенные на столе руки. Так и застала ее Дараганиха. – Дитятко! Что с тобою?
Августа подняла на нее сверкающие глаза. – Вы, тетушка, меня в монастырь готовите?
– Господь с тобою! О чем говоришь, моя красавица?
– Для чего ж затворницей держите? Молельня да книги, да прогулки в саду. За ворота – не смей! А я мир хочу видеть. Я учиться хочу!
– Чему же учиться, горлица?
– Всему! В четырех стенах сидючи, науки не освоишь.
– Ишь ты! Науки! – бормотала Марья Дмитриевна. – Да женское ли дело? Оно и то, что ты панночка не простая. В деда своего пошла, видать, в Великого Петра…
Гордость, воодушевление, даже восторг некий – все поднялось в душе при мысли о том, чья она дочь, чья внучка…
– Дед мой Петр юношей у моря стоял Белого, студеного, – горячо заговорила Августа, – и мечтал о море Балтийском! И всегда душа его рвалась из душных палат на вольные просторы. Так же и моя! Отпишите государыне. Воли не дадите – убегу!
– Что ж ты такое говоришь, красуня? – Дараганиха чуть не плакала.
– Не бойтесь, дадите волю – жить буду тихо, скромно, как привыкла. Но знать я должна, что сама себе госпожа!
– Ох, горе какое! Ох, Пресвятая Богородица! – Марья Дмитриевна сокрушенно покачала головой. С кем посоветоваться? Как на грех, и мужа нет. Уехал погостить к сроднику, Кирилле Григорьевичу – самому гетману, брату всесильного графа Разумовского.Грустным было свидание Августы с Сергеем.
– Я уезжаю, – твердил одно Ошеров, – я не увижу вас больше. Как же жить-то так?
– Вот и сама думаю: как жить? – княжна была бледной, заплаканной. – Грожусь, что убегу, а сама про себя же смеюсь над своими угрозами. Куда мне бежать-то?– Бежим вместе, Августа Матвеевна! – воодушевился Сергей.
– Что вы опять такое говорите, Сережа? Нет. Я настою на том, чтобы написали государыне Елизавете. Как она решит, так и быть по сему. А вас я всегда буду помнить. Скучать буду…
Сергей горячо припал к ее руке. Августа вдруг вздрогнула, и тут же рядом раздался громкий бас:
– Що це таке?
Перед ними, сдвинув брови, явился вдруг усатый богатырь, верный слуга Дараганов.
– Василь… ты не смеешь… – взволнованная принцесса пыталась придать строгость своему голосу, унимая дрожь. – Ступай прочь!
– Э, так нельзя, панночка! – отвечал Василь. – Откуда гость незваный? Треба, чтоб про него Марья Дмитриевна знала. Ступайте за мною, панич!
– Сергей, не ходите! – приказала княжна.
А железная рука Василя меж тем впилась Сереже в плечо.
– Прочь руки! – закричал Ошеров. – Я и так пойду с тобой, мне таиться нечего – я дворянин и человек честный.
Марья Дмитриевна Дараган так и присела на оказавшийся рядом стул, когда Василь предъявил ей Сергея, быстренько доложив о том, как, забредя в сад, услышал голоса и вскоре наткнулся на парочку.
– Добре, ступай! – кивнула головой Дараганиха.
Едва слуга ушел, строго сдвинула соболиные брови:
– Вы кто, сударь, будете? – сурово вопросила. Сергей всем видом своим старался выказать с одной стороны глубокую почтительность, с другой же – полную независимость. Но рта открыть не успел – за него ответила оказавшаяся тут же княжна.
– Это друг мой, тетушка. Он уезжает и пришел проститься.