Тако сей княже поступиша не по покону Ярославичей, но по милосердию и правде Христовой, ибо Исус рек: «Не до семи, но до семижды семи грехов прощати должно врагам нашим», и дева оная, коя лишити князя живота могла, будь в ее руце сила помогутнее, прощена им бысть и на волю пущена вовсе без виры.
Кажется, что именно тогда состоялось одно из последних злодеяний Константина, учиненное им в гостях в Переяславле Рязанском у своих двоюродных братьев-князей, хотя данный факт летописи трактуют очень разно.
И о причинах злодейства, и о нем самом летописцы говорят туманно, к тому же весьма и весьма противореча друг другу.
Столь сильное расхождение в описании событий позволяет задать на первый взгляд парадоксальный, но если вдуматься, то вполне естественный вопрос: «А была ли вообще оная девица?»
О том, как на самом деле поступил с ней Константин, и говорить нечего, хотя в любом случае — даже смертоубийства — его поведение вполне оправдано, ведь если судить по Владимиро-Пименовской летописи, то она ударила князя по голове, а это, согласно Русской Правде, трактуется не иначе как покушение на убийство.
Впрочем, истина, по всей видимости, лежит, как и обычно, где-то посередине, просто суздальский летописец монах Филарет, относясь к Константину враждебно, усугубил наказание, которое она понесла, а Пимен Владимирский, по причине лояльного отношения к данному князю, постарался вовсе обелить его.
Глава 5
Неудачная охота
Двоюродные братья Константина — перед ними он не стал кривить душой — отреагировали на побег юной ведьмачки по-разному, но в строгом соответствии со своим темпераментом.
Юрий набожно перекрестился, выразив опасение, что сия чертовка теперь принесет вред еще не одной христианской душе, Олег не поверил вообще — это Константин уловил по недоверчивому прищуру его глаз.
Роман же с Глебом загорелись немедля догнать мерзавку и проучить. Почему-то им тоже не поверилось, что князь Константин отпустил просто так какую-то холопку, не воздав ей вдесятеро за тот злополучный удар в избушке.
Судя по всему, репутация в отношении женского пола у Константина была та еще, причем прочная и надежная, не пошатнешь, заслуженная добрым десятком лет и — вне всякого сомнения — его тяжкими неусыпными трудами на этой ниве.
Осторожный Ингварь ничего не сказал, только пожал плечами — мол, быть по сему, выпустил так выпустил, и вскоре с этой щекотливой темы все переключились на обсуждение предстоящей охоты, которая должна была стать не просто опасным развлечением, но и полезным мероприятием.
Медведь-шатун, который почему-то не залег в спячку, успел к февралю задрать не только с десяток овец, коров и лошадей, но и трех человек, которые не в добрый час попались ему в лесу под тяжелую лапу. Вот и предстояло избавить смердов от сей напасти, ну и заодно повеселиться, душу потешить.
Некоторые проблемы возникли у Кости при переодевании, поскольку все его потуги помочь стременному в деле собственного облачения заканчивались весьма плачевно, и под конец Епифашка робко намекнул, чтобы князь, образно говоря, не суетился под клиентом.
Увешанный оружием с головы до ног, Костя наконец спустился вниз, где его нетерпеливо ждали остальные участники мероприятия.
Широкая санная колея была достаточно удобной для коней, и кавалькада всадников лениво протрусила по узеньким улочкам города, затем, пройдя через ворота, двинулась по хорошо укатанным многочисленными санями дорожкам между домами, жавшимися к невысоким крепостным стенам, и наконец вырвалась на простор.
Теперь дорога больше напоминала широкую тропинку — видимо, зимой движение по ней было не столь интенсивным, но спустя всего полчаса припекавшее совсем по-весеннему жаркое солнышко сменилось утренней прохладой зимнего леса.
Изредка у Константина при виде плотно обступавших его со всех сторон деревьев, которые совершенно одинаковы что в двадцатом веке, что в тринадцатом, даже появлялась глупая мыслишка о том, что его путешествие в прошлое, весьма поучительное и в какой-то мере приятное, уже закончилось и он вновь оказался в своем столетии, ибо лес жил точно такой же жизнью, как и спустя несколько веков.