Внутри меня все колотится и трясется. Видать, стылые объятия темного погреба отпускать не хотят, путают как водоросли в ледяном омуте. Не подхватить бы какое воспаление, каюк тогда. Оно может и так каюк, убийство как-никак. Хоть и чувствую, знаю, что не виноват, а все равно тревожно. В умелых руках и не такие дела с ног на голову переворачивались, было бы желание.
Получив право слова от Дрозда, я со своей колокольни рассказал как было дело и показания мои один за другим подтверждают Голец, Вран и дружинник по имени Ворот, сидевший вчера рядом с убиенным урманом. Все трое кивнули, что урман первым на меня кинулся, начал избивать и намеревался вогнать в горло обломок ковша.
— Сказывай теперь с каким умыслом ты нож на пир принес? — усталым, но твердым голосом вопрошает Рогволд.
Вот что мне здесь нравится, так это почти полное отсутствие субординации. Князю или боярину любому в лицо можно высказать все, что о нем думаешь, без всяких там этикетов-шметикетов. Ежели дюже обидится — на кол посадит, а коли умный, в конструктивный диалог вступит, истину искать станет.
— Не было умысла никакого. Выложить забыл. Швырятельный ножик, без рукояти, не засапожник даже. Случайно, княже, клянусь, ненароком запамятовал я про него.
— А потом, значит, вспомнил?
— Потом вспомнил. И очень вовремя. Ну убил бы меня урман, разве лучше было бы?
— Он в своем праве был, за родственника кровь взять хотел. Да и оскорбил ты его, люди слышали.
Похоже, нешуточная над моей многобитой головушкой собирается буря, нотки у Рогволда громовые проявляются, в глазах поблескивают молнии.
Как там великий кто-то сказанул? Лучшая защита это — нападение? Зараз проверим…
— Что-то я не пойму, князь, мне, твоему дружиннику, надо было позволить убить себя какому-то дурно пахнущему урману? И ты потом бы объявил о его праве? А как же мое право защищаться? Он ведь первый меня оскорбил, заявил, что недостоин я носить свое оружие и завладел им бесчестно. Убить хотел. Не знал, наверно, что сделать это непросто. Лучше пускай боярин Минай расскажет как его дружок оказался на дружинном пиру и посмел поднять клешни на твоего гридня прямо за дружинным столом.
Во так-то. Главное вовремя перевести стрелки. Безотказный способ сменить тему щекотливого базара. Не знаю с чем это связано, но говорили, будто в отличии от того же Змеебоя Рогволд не больно скандинавов жалует, предпочитает иметь дело с варягами и коренным населением полоцких да близлежащих земель. В его дружине сейчас лишь двое северян: коренастый швед Канут и шустрый молодой дан по имени Кельд. Ни одного урмана…
Хитрый лис Минай мгновенно нашелся и на ходу придумал отмазку от намечающегося наезда, мол всегда и везде берет с собой кого-то из своей дворни, так как опасается нападения с целью сведения старых счетов. И с этими словами на меня многозначительно косится.
— Ведь в кого угодно мог он нож свой швырнуть, да хоть в тебя, княже…
Рогволд озадаченно выпятил нижнюю губу, обдумывая это смелое предположение.
— Неужто настолько хорошо кидает?
— Лучше Стяра в этом деле не сыскать, княже, — встав рядом со мной уверенно произносит Вендар. — С любым оружием он также один из первых, а на кулаках ты сам видел. Мало у нас таких воинов, поберечь бы…
— Ежели всякий умелостью прикрываться станет, зачем тогда суд? Твори, что пожелаешь, бояться-то некого, так по-твоему, сотник?
— Ну, тогда и меня суди, князь! С оружием мой прогляд и урмана боярского я на пир пропустил. Суди, княже!
Вендар покорно уронил голову на грудь, прижав к сердцу правую ладонь. Повисла немая пауза, тишину нарушало только возмущенное сопение Рогволда.
— Ладно, хватит! — князь грянул кулаками по деревянному креслу. — Утомили вы меня! Боярин говорил, что успел заплатить урману за полгода. Вернешь ему сколько скажет. В мою казну назначаю также виру в полста серебряков или товаром равноценно. Срок до масленицы даю.
— Благодарю тебя, князь Рогволд, за справедливый суд, — говорит с поклоном Вендар и в бок меня тычет.
— Благодарю, княже… — повторяю за сотником.
"Ноги нужно делать пока отпускают, а не поклоны бить", — думаю и шаг прибавляю к выходу. На лестнице стискиваю локоть Гольца, притягиваю его к себе.
— Почему не помог, рядом же был?
— Вран не велел, сказал чтоб ты сам…
Ясно. Красавчик вождь краснолицых! Решил проверить какой толщины у меня кишка? Лопушок. Нормально все у меня с кишкой, впрочем как и со всеми прочими частями тела. Думал не прожую урмана, испугаюсь? Видел я как люди боятся. По-настоящему. Один как в рейд, так медвежья болезнь у него накануне. Пронесет, а потом ничего, огурцом. Другой сапер-пацан позеленеет, жим-жим такой, что булками лом перекусить горазд, но дело делал, асом был. И я боялся. Только во мне злость клокотала ко всем и ко всему. К горам, к горцам мирным и немирным, к "дедам", к генералам, к правителям нашим. Когда постоянно на взводе бояться некогда. Казалось со злостью легче выжить, злого собаки боятся и пули облетают если вовремя пригнулся. Может дело болтал Рваный, фартовый я слишком? Оказалось проще в другое время окунуть, чем прибить. Живу назло всем и дальше жить буду. Не родился еще тот урман, а если и родился не встретились мы покамест…