Юноша, барахтающийся на земле, сумел подняться на карачки, осоловело уставился на собравшихся, моргнул – и согнулся в приступе тошноты, выдающей крайнюю степень опьянения.
– Ублюдок! Ублюдок! – заорал Эддингтон так, словно это слово было в его словаре самым страшным ругательством, а затем набросился на молодого человека. Эшер и оказавшийся рядом японский атташе Мизуками поймали его за руки прежде, чем он успел развязать драку. Сэр Эллин бился в их руках, как разъярённый тигр.
– Грязное животное! Убийца, сопляк проклятый!
Грант Гобарт вышел вперёд и опустился на колени рядом с пьяным юношей.
– Ричард! – воскликнул он с отчаянием того, кто до последнего момента не верил собственным глазам.
Глава вторая
– Итак, значит, на празднике, куда пришёл известный убийца, убили молодую девушку, – гулкий баритон ребе Соломона Карлебаха сочился таким откровенным сарказмом, что хоть ложкой зачерпывай. – Ну надо же, какой неожиданный поворот! Полагаешь, эти две вещи как-то взаимосвязаны?
– Вполне возможно, – не поддался на подначку Эшер и оглянулся на дверь своего номера в «Вэгонс-Литс». Небольшой коридор за ней вёл в комнаты прислуги и детскую, где над кроваткой малютки Миранды дремала миссис Пилли – молоденькая вдова двадцати двух лет, добросердечная и свято уверенная, что Китай стал бы куда лучше, колонизируй его Англия и перетяни всё население под крыло методистской церкви.
Затем Джеймс подошёл к соседнему креслу и, взяв супругу Лидию за руки, наклонился и поцеловал её.
– С другой стороны, я тоже известный убийца – по крайней мере, известный в тех кругах, членов которых я надеюсь не встретить здесь, в Пекине, – и мне доводилось убивать совершенно незнакомых людей даже тогда, когда никаких войн между нашими странами официально не объявлялось.
«Да и не совсем уж незнакомых, честно говоря, тоже…»
От этих воспоминаний Джеймс мысленно содрогнулся.
– Полковник фон Мерен тоже убивал людей – раз уж он тридцать лет прослужил в немецкой армии. Я знаю, как выражаются адвокаты, «из собственных источников», что и граф Мизуками убил как минимум одного человека на Шаньдуньском полуострове четырнадцать лет назад. Потому что я собственными глазами видел, как он это сделал. Да и его телохранитель наверняка всё это время околачивался где-то рядом…
– Ты же понимаешь, о чём я. – Старый профессор поудобнее устроился в кресле, обитом тёмно-зелёным бархатом, греясь у очага, и пристроил одну скрюченную артритом руку, ещё более-менее двигавшуюся поверх другой, уже совсем кривой и изломанной. И пусть тон раввина казался насмешливым, его тёмные глаза смотрели на Эшера серьёзно и обеспокоенно.
– Я понимаю, о чём вы, – Эшер крепче сжал пальцы жены – длинные, перепачканные чернилами. Даже после двух месяцев совместного плавания на борту «Ройял Шарлотт» она всё ещё не надевала очки в присутствии Карлебаха, и поэтому – судя по тому, как лежали карты на игорной доске, дожидавшейся на мраморном столике между креслами, – постоянно проигрывала ему в криббедж[4]. Похожая на тонконогую рыжеволосую болотную фею, одетая в кружевное чайное платье из своей внушительной коллекции, Лидия всё равно была непоколебимо уверена в собственной непривлекательности. И, хотя она страдала крайней степенью близорукости, в очках, насколько Джеймс знал, её видел лишь он сам, их маленькая дочь и крайне редко – горничная Эллен…
А ещё – дон Симон Исидро.
– Однако я сомневаюсь, что дон Симон имеет какое-либо отношение к гибели мисс Эддингтон, – продолжил Джеймс. – Её задушили галстуком Ричарда Гобарта, а не укусили и не высосали досуха.
– Не кровью единой живут вампиры, – мрачно ответил Карлебах, – но смертью чужой. Ты же сам знаешь, Джейми, – именно те силы, что высвобождаются из человеческой психики в момент смерти, подпитывают способность вампиров манипулировать чужим разумом. Исидро мог осторожничать, зная, что о его присутствии кому-то известно.
– Да, но в таком случае зачем ему вообще это убийство? – Лидия подвинулась в кресле, приглашая супруга присесть на подлокотник. – Зачем из всех гостей убивать именно дочь помощника министра торговли, да ещё в публичном месте, когда можно пройти двадцать шагов и отыскать где-нибудь в переулке какого-нибудь нищего китайца – уж бродяг-то точно никто не хватится.
Карлебах глубоко вздохнул и воззрился на Лидию поверх очков, сдвинув седые брови так сурово, словно именно в этот жест ушли все оставшиеся у старика жизненные силы.