Желтенькие бумажки сверкали, как солнце на крыше рокфеллеровского овина. У меня ноги так и обмякли, и я вынужден был сесть на тротуар.
— Вы, видимо, видали виды, — продолжал этот нефтяной меланхолик. — Наверно, вы бывали в городах и повеселее Атаскозы. Мне иногда кажется, что должны существовать еще какие-нибудь виды развлечений, в особенности когда у человека денег куча и он за них не держится.
Этот высиженный фортуной цыпленок подсаживается ко мне, и мы открываем конференцию. Он был раньше беден. Всю жизнь жил в лагерях. Он мне признался, что прежде самым высоким наслаждением было для него, вернувшись с объезда в лагерь, съесть горшок мексиканских бобов, заглушить мозги пинтою неочищенного виски и лечь спать, положив себе под голову сапоги вместо подушки. Когда на него и на его друга Джорджа неожиданно свалилась эта куча денег и они прибыли вместе в эту кучу собачьих будок, называемую Атаскоза-Сити, вы знаете, что с ними случилось? Они могли купить все, что хотели, но они не знали, что хотеть. Их представление о мотовстве ограничивалось тремя предметами: седлами, виски и золотыми часами. Они никогда не слышали, что на свете есть еще и другие вещи, за которые можно отдать состояние. И поэтому, когда им хотелось встряхнуться, они приезжали в город, добывали телефонную книжку, становились перед лучшим салуном и вызывали туда все население в алфавитном порядке на даровую выпивку. Затем они заказывали себе три или четыре новых седла и играли в орлянку на тротуаре золотыми в двадцать долларов. Пари, кто дальше забросит свои золотые часы, придумал Джордж. Но даже и это в конце концов надоело.
В полчаса я нарисовал ему словесную картину столичной жизни, от которой жизнь в Атаскозе стала преснее, чем поездка в воскресенье за город с собственной женой. Еще через десять минут мы ударили по рукам. Я обязан быть его проводником, переводчиком и другом в путешествии к вышеозначенным приятностям и наслаждениям. А Соломон Милльз (так его звали) обязался оплачивать в течение месяца все связанные с этим расходы. По истечении этого срока, если я окажусь хорошим дирижером в этом образовательном путешествии по увеселительным местам, он должен заплатить мне тысячу долларов. Чтобы спрыснуть сделку, мы потребовали список граждан Атаскозы и уложили все население, за исключением женщин и детей, под стол. За исключением, впрочем, одного человека по имени Горас Вестервелт Сент-Клер. За это мы купили две полных шляпы дешевых серебряных часов и бомбардировали его ими, пока не выгнали из города. Кончили мы тем, что стащили шорника с кровати и посадили его сейчас же шить три новых седла. А потом пошли на станцию С. А. и А. П. железной дороги и легли спать на рельсах, чтобы досадить правлению.
На следующий день Джордж, который был женат или что-то в этом роде, вернулся назад на ранчо. Я и Солли приготовились совлечь с себя наши коконы и полететь к дуговым фонарям веселого и поющего Востока.
— Никаких остановок на дороге, — сказал Солли, — кроме как для того, чтобы ты побрился по-человечески и оделся. Восток это тебе не Техас, где ты налопаешься свинины с бобами и орешь на весь город: «хо-о-о-уп». Мы вступаем в настоящий «свет». Нам придется якшаться с публикой, у которой самые тонкие манеры.
Солли положил шесть тысяч долларов сотенными в один карман своих коричневых брюк и накладную на десять тысяч долларов на Восточные банки в другой. Я возобновляю дипломатические отношения с С. А. и А. П. железной дороги, и мы катим на северо-запад, чтобы кружным путем попасть в пряные сады американского Востока.
Мы остановились в Сан-Антонио ровно настолько, сколько понадобилось, чтобы экипировать Солли, восемь раз подряд угостить всех гостей и служащих Менгеровской гостиницы и заказать для ранчо четыре мексиканских седла с серебряным набором и белыми ангорскими потниками. Отсюда мы перекинулись прямо в Сен-Льюис. Мы попали как раз в обеденное время, и мы отпечатали наши большие пальцы в книге самой дорогой гостинцы в городе.
— Ну, — говорю я Солли (и сам себе подмигиваю), — вот наконец первая обеденная станция, где можно получить порцию действительно порядочных бобов.
И пока он возился наверху в своей комнате и пытался извлечь воду из газовой трубы, я просунул палец в бутоньерку метрдотеля, отвел его в сторону, вложил в него два доллара и захлопнул его опять.
— Красавец, — сказал я ему, — со мной будет обедать один парнишка, так он отродясь не ел ничего, кроме каши и бобов. Пойдите к повару и закажите нам такой обед, какой вы подаете президенту и главному контролеру железной дороги, когда они обедают у вас. Денег у нас караван. И мы хотим, чтобы нам здорово ударило в нос. Цена не играет роли. Ну-ка, покажите себя.