Пройдя через дверь рядом с алтарем, она очутилась в гостиной на верхнем этаже их дома на Холиуэлл-стрит в Оксфорде.
Сидевший на месте Джейми Исидро произнес: «Сударыня».
Лидия проснулась. Керосиновая лампа, освещавшая спальню, все еще горела. Ее янтарный свет падал на книги и журналы, в беспорядке разбросанные по бело-голубому стеганому одеялу. Шторы на окне колыхались и слегка раздувались под неумолчный погребальный плач прилетевшего из пустыни ветра. Воздух пах пылью.
Она нащупала очки, встала, завернувшись в халат — в спальне царил холод, и одному небу известно, сколько сейчас было времени, — и попыталась снова закрутить в узел толстую рыжую косу, в которой кое-где еще оставались шпильки. Она прекрасно знала, кто ждет ее в передней комнате.
Он действительно ждал ее.
— Сударыня, — дон Симон Исидро поднялся из стоявшего рядом с камином кресла и склонил голову.
Лидия замерла в дверном проеме. «Ты знала, что он в Пекине», — напомнила она самой себе. И между ними ничего не было, не могло быть. Ничто не может связывать живых и мертвых.
И все же что-то их связывало.
— Симон.
Он развел огонь — всего несколько минут назад, судя по пламени и по тому, что в комнате все еще было холодно. Его пальцы, когда он взял ее за руку, чтобы подвести ко второму креслу, были холодны, как мрамор, но в них не ощущалось свойственной мертвой плоти вялости, знакомой Лидии по занятиям в анатомическом зале больницы. Невольно она отметила, что ее гость выглядит изможденным, как бывало тогда, когда он много ночей воздерживался от крови.
Она подавила желание удержать его пальцы в своих.
— Джеймс поручил мне передать вам, что с ним все в порядке.
Лидия глубоко вздохнула. Он тот, кто он есть. Протянуть руки к огню. Они не дрожат, нет. Она знала, что он такое, понимала, чувствовала, и все же… Он — Симон, этим все сказано.
— Вы виделись с ним?
— Я проследовал за его рикшей в некое место во Внешнем городе, известное как переулок Чжулун, — свет от огня очертил его нос с горбинкой, скулы, придал теплый живой оттенок его коже. — Я удостоверился, что человек, к которому он обратился, в самом деле предоставил ему убежище и не покушается на его жизнь. Более я не посмел задерживаться.
Он слегка наклонил голову, прислушиваясь к чему-то, глаза приняли несколько отстраненное выражение. Даже в этот час ночи из-за высокой городской стены доносились едва слышимые голоса прохожих и звон колокольчиков на возках рикш.
— Значит, он в безопасности?
— Не вполне. На него напали китайцы, подосланные — он в полном порядке, мадам, уверяю вас, — подосланные не Хобартом, чьего отпрыска я бы охотно оставил гнить в тюрьме, но теми, кому не по нраву пришелся его интерес к событиям в шахте Шилю. Он не ранен, — добавил он, заметив выражение ее лица. — Разве что несколько синяков. Но ни он, ни я не знаем, кто стоит за этим нападением — немцы, китайцы, или же и вовсе японцы.
— Ему по-прежнему грозит опасность?
— Да, если его обнаружат. Поэтому он поручил мне позаботиться о том, чтобы завтра где-нибудь нашли его окровавленную одежду и решили бы, что он мертв. Он хочет — и в этом я с ним согласен — затаиться до тех пор, пока не узнает, кто его преследователи. Он также просит вас, сударыня, вести себя так, будто вы полностью уверились в его смерти. Вы справитесь с этим?
Она кивнула, чувствуя, как холодеет в груди. А если у нее не получится?..
Некоторое время нечеловеческие глаза смотрели на нее, словно изучая, затем Исидро улыбнулся и снова взял ее за руку.
— Хорошо, — сказал он. — Карлебаху об этом знать не надо, как и вашей горничной, и всем прочим.
— Старик будет в отчаянии! — воскликнула Лидия, хотя и понимала, что ее муж прав. — Он любит Джейми как родного сына. К тому же он недавно лишился друга, Матьяша… жестоко так поступать с ним. Но он и в самом деле отвратительный актер, — с грустью признала она. — Он никого не сможет обмануть, если сам не будет верить в то, что говорит. И ему нельзя, как женщине, укрыться под вуалями и запереться ото всех в своей комнате… господи, ведь именно это мне и предстоит сделать утром. Интересно, где можно приобрести… Говорите, кто-то нанял убийц?
— Их кровь осталась на его пиджаке и пальто, которые вскорости обнаружат в старом дворцовом пруду. Ваш муж — умелый боец, — краешек губ дрогнул в намеке на улыбку, которую у человека назвали бы сожалеющей. — Куда более умелый, чем я в свое время.
— Вам приходилось драться на дуэли?
Лидия попыталась представить его таким, каким он был до того, как штамм вампиризма высветлил его волосы и глаза, до того, как долгие годы уединения и наблюдений открыли ему ужасающие истины о природе человечества. Жуткие шрамы на лице и горле, оставленные когтями хозяина Константинополя, за три года ничуть не изменились, хотя Исидро как-то рассказал ей, что в свое время сильно обгорел на солнце и полностью исцелился.