На гостиницу его нынешнее обиталище походило мало, но Эшер не жаловался.
Следующим вечером, когда он был занят ужином, который принес (молча и не поднимая глаз) незнакомый человек, похожий на разорившегося крестьянина, из-за огораживающей дворик стены показалась молодая китаянка. Она оглядела обрушившиеся строения, затем подошла к двери, у которой сидел Эшер.
— Господину холодно? — спросила она. — Еще одно одеяло?
С этими словами она принялась стаскивать с себя ципао.
Эшер встал (давно зная У, он ожидал чего-то подобного) и взял девушку за руки, не давая раздеться.
— Бу яо, сесе, — произнес он, склонив голову в знак благодарности. — Я польщен оказанной мне честь, но мой почтенный тесть запретить мне сходиться с женщинами, пока я скрываться. Не могу пренебречь его указаниями.
Девушка (по виду ей было лет семнадцать — восемнадцать) ослепительно улыбнулась, услышав его китайский, и поклонилась:
— Не угодно ли почтенному гостю чего-нибудь еще?
Голос у нее был слишком низким для молодой женщины, ее пекинский выговор отличался от привычного мандаринского наречия, но все же Эшер понимал ее.
— Если я вернусь домой, никак не услужив вам, — объяснила она, когда он отрицательно покачал головой, — свекровь будет недовольна, поскольку господин У уже заплатил ей и ей придется вернуть ему деньги. Могу я сказать ей, что сделала для вас все возможное?
Эшер улыбнулся:
— Что сказать почтенной свекровь, меня не касается, — ответил он, и ее улыбка стала еще шире. — Чаю?
Он указал на изящный селадоновый чайник (скорее всего, где-то украденный), который за несколько минут до этого ему принесли вместе с лапшой и супом.
Девушка опустилась на циновку и налила первую чашку; глаза ее вспыхнули:
— Это же лучший по лай дедули У! — воскликнула она. — Верно, он сильно вас ценит. Может быть, я все же могу услужить вам?
— Поговори со мной, — сказал он, снова скрестив по-турецки ноги. — Расскажи мне о яогуай Чжуннаньхай.
Вопрос был задан наобум, но ее глаза потемнели от страха.
— Чжуннаньхай? Значит, это правда? — встревоженно спросила она. — Муж моей младшей сестры говорит, что в горах Сишань водятся бесы, жуткие твари, от которых воняет и которых нельзя убить из ружей… Он сейчас в Гоминьдане, мой зять. Их командир говорит, что никаких бесов не существует, потому что теперь у нас есть наука и мы покончили с суевериями императорских времен… Они и правда уже в городе?
— Не знаю, — в поданной ему чашке плескался билочунь, чай, выращенный в горах Дунтин. — Узнай для меня? Узнай, им не говори…
Он жестом указал на дворики за стеной, затем приложил палец к губам.
— Меня здесь нет.
— Я спрошу братьев. Мы живем тут рядом, в переулке Гребня дракона… то есть, моя семья живет, и братья моего мужа тоже. Почему семья Цзо хочет убить вас?
Эшер потер плечо:
— Семья Цзо, вот как? А как будет твое имя?
— Лин, — имя значило «добрая слава» — Цю-пин Лин. Моя почтенная свекровь приходится племянницей дедуле У.
— Лин. Не знаю, почему Цзо хотеть убить, — он говорил, мысленно складывая разрозненные до того фрагменты мозаики.
— Не похоже на Цзо, — задумчиво протянула Лин. — Зачем им гоняться за длинноносым дьяволом? Они, конечно, враги республики и сговорились с этим реакционером Юанем, но никто не хочет возвращения ваших армий, которые опять будут стрелять во все, что видят. Так что вы, наверное, что-то сделали.
Эшер подумал, что видит перед собой истинное дитя хутунов — только очень низкое происхождение позволило бы девочке избежать болезненного бинтования ног. Вытянутое «лошадиное» лицо и жилистое тело делали ее некрасивой по китайским меркам.
— Но зачем прятаться у дедули У?
— Боюсь, у семьи Цзо есть сыновья, братья, слуги в посольствах? — предположил Эшер. — Слуги убивать пока я спал?
Он провел ребром ладони по горлу.
— Нет, этого бояться не стоит… вы будете доедать?
Подбородком она указала на последний маньтоу у него на тарелке.