Он достал карту, которую вместе с Пэем составил по старым планам шахт, и положил ее рядом с рисунком Цзяна, сориентировав по сторонам света.
— Тоннели совпадают, — отметил он. — Смотрите, вот здесь должна начаться та галерея. В горах есть пещерные святилища, и Лидия сказала, что развалины одного из них лежат поблизости от дальнего входа. Наверное, когда-то Цзян служил там и на досуге изучал окрестности.
Если, конечно, у даосского монаха был досуг, подумал Эшер, устраиваясь на кане и заворачиваясь в одеяло. Треснувшие ребра ныли под тугой повязкой, наложенной врачом из японского посольства. Старого Цзяна смутила сама идея поехать на железном драконе, как он назвал поезд, и утром на станцию прибежал младший служитель с посланием. Скорость передвижения по железной дороге, как сказал им запыхавшийся толстяк, так сильно нарушит геомантические связи каналов ци, что земля не сможет смягчить последствия. Поэтому Цзян отправится к шахтам пешком. Он лишь надеется, что его решение не доставит никому хлопот.
«То есть, у нас нет никого, кто смог бы расслышать хоть что-то сквозь толщу земли, — подумал Эшер. — В любом случае, Исидро будет спать».
Лежа в темноте и вслушиваясь в плач ветра, задувавшего в вентиляционные отверстия кана, Эшер думал о вампире, запертом в отгороженном серебряными решетками убежище отца Орсино. Вампире, которого он мог бы убить полтора года назад в Санкт-Петербурге. Возможно, Исидро даже был бы благодарен ему за быструю и милосердную смерть.
Если яогуай просыпаются раньше вампиров, а засыпают позже, убежище отца Орсино стало для испанца не более чем просторным гробом, темницей, из которой невозможно бежать. Вскоре туда проникнет один из самых едких газов, которые только известны человечеству. После гибели яогуай и обрушения шахт Исидро даже не сможет умереть — не будет ни солнца, ни тварей, которые пожрали бы его тело. Только вечная тьма и вечная боль.
Даже Данте не удалось бы придумать для него худшего наказания. Эшер закрыл глаза, гоня прочь одолевавшие мысли.
Во дворе пофыркивали лошади. По стенам плясали мягкие отсветы от тлеющих угольков. Наверное, господь сейчас смеялся над тем, кто решил жить вечно, отбирая жизни у других людей.
Если бы не Исидро, Лидия погибла бы в ту ночь, когда вампиры из петербургского гнезда напали на ее дом. И у Эшера не было бы дочери.
Вряд ли бы Лидия вообразила себя героиней романа и бросилась в подземелье на поиски вампира… И все же он был рад, что она не поехала с ними.
Сорок, напомнил он себе, стараясь забыться в расчетах и планировании. Не так уж и много. Первая большая галерея на самом нижнем уровне новой части шахты. На глубине сто семьдесят фунтов — слишком далеко, чтобы можно было спустить туда баллоны с хлорином или провести провода запала, но после взрыва туда начнет просачиваться газ. В это время года темнеет рано, и хотя у них есть лошади, им едва хватит времени, чтобы запечатать все выходы, затем спуститься от дальнего входа туда, где шахты соединяются с лабиринтом подземных пещер, и обрушить проем.
За двадцать лет, проведенных на службе в департаменте, он хорошо усвоил, что нехватка времени всегда сопровождается разного рода неудачами и ошибками.
Проваливаясь в неспокойный сон, он мысленным взором увидел лежащих в темноте Иных. Они походили на форелей, дремавших в тени у берегов Стаура, куда он приходил мальчишкой. Но глаза их всматривались в водянистую мглу. Они поджидали жертву.
Отряд выехал из деревни на рассвете и направился к пещере, служившей главным входом в шахту. Их сопровождала дюжина крестьян под руководством доктора Бауэр. Едва только Эшер и японцы вошли в пещеру, из обоих тоннелей и провала потоком хлынули крысы, словно где-то глубоко под горой открыли заслонку. Как и ожидал Эшер, немецкие огнеметы отлично с ними справились. Страшно было смотреть, как жидкое пламя охватывает грызунов (Эшеру казалось, что он теперь вечно будет слышать их предсмертный визг), а при мысли, что в грядущей войне это жуткое оружие будет обращено против людей, делалось дурно. А ведь крысы не по своей воле нападали на чужаков, чтобы умереть в мучениях…
И все же он был рад, что струя пламени бьет почти на пятьдесят футов, расчищая тоннели. Крысы упрямо шли вперед, пока не падали, полностью поглощенные огнем.