В то же время братья Шуйские и Мстиславский скакали по улицам, успокаивая народ и рассылая стрельцов на спасение от разъяренного народа поляков, которые сложили оружие под данное им боярами честное слово в сохранении им жизни. Так были спасены князь Вишневецкий, Юрий Мнишек и др.
После убийства Лжедмитрия в Москве сложилась весьма трудная обстановка. Восставший народ продолжал захватывать и грабить дворы иноземцев, особенно поляков, грабежа не миновали и многие дворы русских богатых людей. Ситуация требовала создания нового правительства. Собирать «Собор всей земли» для выбора нового царя не было времени и необходимых условий. Согласно весьма убедительной версии Л. В. Черепнина, срочно созвали расширенное заседание Боярской Думы с участием представителей дворянства и купечества, на котором было решено посадить на трон В. И. Шуйского[329]. Итак, 19 мая 1606 г. Василия Ивановича провозгласили царем. Случилось это на Красной площади, на том самом Лобном месте, где его голова совсем недавно ожидала удара палача.
Глава XV
Василий Иванович Шуйский — Великий государь всея Руси
В личности Василия Ивановича Шуйского великий мастер политической интриги и артист преобладал над государственным деятелем, что и отразилось на всем его неудачном царствовании. А между тем Шуйский вступил на престол в такой сложной социально-политической ситуации, правильно разобраться в которой мог лишь человек большого государственного ума и твердого характера. Василий Иванович же не обладал в нужной степени ни тем, ни другим; он просто воспользовался взрывом народного возмущения, направленного против интервентов и их ставленников, и занял царский трон.
Будучи принцем царской крови, В. И. Шуйский имел на престол несомненные права, которые за ним признавали как в России, так и за рубежом. Вместе с тем он не чувствовал себя крепко сидящим на троне. Прекрасно сознавая, что далеко не все боярство считало его достойным престола, Шуйский не случайно отказался от созыва Земского Собора, а был, по выражению тех времен, «выкрикнут» царем на Красной площади небольшим кругом своих сторонников. Вступая подчас в противоречие с нормами и обычаями феодального права, Василий Иванович с какой-то лихорадочной поспешностью начал выискивать доказательства своих несомненных прав на царство и популяризовать их в народе. Сначала он ссылался на то, что его предки коленом старше предков московских царей, но затем решил принадлежать к одному колену с потомками Александра Невского, причисленного к лику святых, и, используя приведенные нами генеалогические ссылки Никоновской летописи от 1365 и других годов, стал утверждать свое происхождение от этого князя («иже бысть корени Александра Невского»)[330].
Сразу по избрании на царство Шуйский в Успенском соборе дал клятвенную запись следующего содержания: «Мне, Великому Государю всякого человека, не осудя истинным судом с Бояры своими, смерти не предати, и вотчин и дворов и животов у братьи их и у жен и у детей не отнимати, будет которые с ними в мысли не были; также у гостей и у торговых людей и у черных людей, хотя который по суду и по сыску дойдет и до смертные вины, и после их у жен и у детей дворов и лавок и животов не отъимати, будет с ними они в той вине невинны; да и доводов ложных мне, Великому Государю, не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи, чтоб в том православное христианство безвинно не гибли; а кто на кого солжет, и, сыскав того, казнити, смотря по вине его, что был взвел неподельно, тем сам осудится»[331].
Л. В. Черепнин так характеризует этот документ: «Конечно, запись Шуйского — не Великая Хартия вольностей (как считал Б. Н. Чичерин) Но это и не просто торжественный манифест (как считал С. Ф. Платонов). Царские обещания отвечали прежде всего интересам феодалов и имущих верхов посада. Оглашенные в Успенском соборе, они приобретали характер обязательств, якобы взятых на себя верховным правителем перед народом. Здесь было немало демагогии. Но если принять во внимание накаленную социальную обстановку в Москве, то станет ясно, что обращение Василия наряду с гостями и торговыми людьми к черным людям было вызвано политической предусмотрительностью, а в основе последней лежал страх перед, чернью[332].