«Необходимости нет. Но я не прочь приземлиться», — Войноткач прошелся по салону и задержался рядом с полкой, под которой Суфиро закрепил переключатель. Герсен напрягся. Неужели Малагейт — Войноткач? Но Войноткач прошел дальше. Герсен с облегчением выдохнул. Конечно же, решающий момент еще не наступил. Для того, чтобы усыпляющий газ был ему полезен, Малагейту нужно было как-то предохранить себя от воздействия газа.
Келле сказал: «На мой взгляд, следует приземлиться — как минимум необходимо снять биометрические показания. Несмотря на прекрасный внешний вид, биосфера может оказаться неблагоприятной».
«Это было бы исключительно неудобно, с пленником в трюме и двумя помешанными в салоне, — с сомнением проворчал Деттерас. — Чем скорее мы вернемся на Альфанор, тем лучше».
Келле откликнулся настолько резко, что Герсен удивился — он никогда не слышал, чтобы председатель комитета по планированию исследований говорил таким тоном: «Деттерас, вы ведете себя, как последний болван! Проделать такой путь — и сбежать домой, поджав хвост? Мы должны приземлиться, в этом не может быть сомнений — хотя бы только для того, чтобы прогуляться по этой планете пять минут!»
«Будь по-вашему, — угрюмо уступил Деттерас. — Ничего не могу возразить».
«Прекрасно! — заключил Войноткач. — Значит — вниз!»
Герсен молча включил посадочную программу автопилота. Горизонты распахнулись, подробности ландшафта стали четко различимыми: леса, перемежавшиеся пойменными лугами и прогалинами, невысокие округлые холмы, цепочка озер на севере, усыпанные снегами горные утесы на юге. Корабль опустился на луг; рев реактивных двигателей смолкнул. Теперь под ногами была надежная твердь. Наступила полная тишина, нарушаемая лишь тихим пощелкиванием автоматического анализатора; через некоторое время зажглись три зеленых индикатора — условия снаружи были оптимальными.
Пришлось еще немного подождать, пока не уравнялось давление. Герсен и три университетских администратора надели защитные костюмы, натерли руки, лица и шеи ингибитором аллергенов, отрегулировали респираторы с фильтрами, не пропускавшими бактерии и споры.
Паллис Этроуд с детским восхищением смотрела на открывшийся из иллюминатора вид; Робин Рампольд потихоньку перемещался вдоль перегородки салона, как старая, тощая серая крыса, пытаясь робкими жестами выразить желание сойти на поверхность планеты, но в то же время не решаясь покинуть безопасный салон.
Благодаря монитору они приземлились примерно в ста метрах от места первоначальной высадки Луго Тихальта. По мнению Герсена, фотографии не давали достаточного представления о волшебной красоте местного пейзажа. В прохладном воздухе чувствовалась свежесть с незнакомым, но приятным привкусом растительности. С другой стороны долины, за рощей высоких темных деревьев, поднимались холмы, не слишком крутые, но высокие, с серыми обнажениями скал и ложбинами, заполненными мягко-зеленой листвой. Над холмами парило огромное, напоминающее воздушный замок кучевое облако, ярко освещенное полуденным солнцем.
Вдали, на лугу за рекой, Герсен заметил нечто вроде поросли цветущего кустарника и сразу понял, что это дриады. Они стояли на краю леса, покачиваясь на гибких серых конечностях, иногда передвигаясь с места на место, легко и грациозно. «Великолепные создания, вне всякого сомнения! — думал Герсен. — Но в них есть что-то... какое-то несоответствие». Капризное ощущение диссонанса не покидало его. На собственной планете дриады казались не на своем месте — казались чужеродными вкраплениями в картине, вызывавшей драгоценное ощущение возвращения на полузабытую родину — куда? На Землю? Герсен не испытывал никакой врожденной привязанности к Древней Земле. И все же, больше всего на эту планету походила Земля — или, точнее, некоторые районы Земли, чудом избежавшие застройки и приспособления к себе бесчисленными поколениями людей. Красота планеты Тихальта была свежей, естественной, неиспорченной. За исключением дриад, словно вносивших фальшивую ноту в созвучный аккорд, это действительно могла быть Древняя Земля, мир Золотого века, Земля людей, живущих в гармонии с природой...
Герсен ощутил кратковременную радостную дрожь озарения. Вот чем объяснялось особое очарование этого мира — его внешней тождественностью условиям, в которых развился человек! На Древней Земле, скорее всего, было немало таких приятных, гостеприимных долин; воспоминание об именно таких ландшафтах заложено в самой основе человеческого подсознания, его генетической памяти. В Ойкумене были другие приятные и удобные для обитания миры, но ни один не мог сравниться с Древней Землей, ни один из них не был колыбелью... «Действительно, — размышлял Герсен, — я не прочь был бы построить тут небольшой коттедж со старомодным цветником, с фруктовым садом на лугу, привязать весельную лодку к деревянному причалу на берегу реки...» Мечты, бесплодная тоска по недостижимому! Но жажда невозможного и неосуществимые надежды присущи каждому человеку... Новая мысль заставила Герсена моргнуть. Мгновенно насторожившись, он стал следить за другими.