Запомнил этот рассказ царь Фёдор, который услышал от Иова зимним вечером два года назад. И вот теперь настал его черёд сказать слово о первом русском патриархе, главе третьего Рима.
— Но это дело статочное, — продолжал Фёдор. — Как нам такого сопрестольника великих чудотворцев и достохвального жития мужа, святого преподобного отца нашего и богомольца Иова-митрополита от Пречистой Богородицы и от великих чудотворцев изгнать, а сделать греческого закона патриарха? А он здешнего обычая и русского языка не знает, и ни о каких делах духовных нам с ним говорить без толмача нельзя.
Воля царская, хотя и не выраженная до конца, стала всем ясной: не позовёт Фёдор на патриарший престол чужеземца. «Вот вам и блаженненький царь!» — мелькнуло у боярина Фёдора Мстиславского.
В Столовой палате ещё некоторое время стояла тишина. А потом будто ветер заиграл жёсткими листьями осин, заговорили бояре. Сказанное царём не всем пришлось по душе. До острого слуха Бориса донеслось имя Дионисия-грамматика, написавшего любезные всему русскому православию сочинения. Слышал Борис, как бубнил неподалёку от него престарелый боярин Салтыков: «В нонешнем году он оступился, от сана отлучён, да отмолил грехи!» — «Отмолил», — согласился с ним князь Василий Шуйский.
Борис смотрел на недовольных бояр с пониманием: не царю они супротивничали, а ему, Борису, зная, что он больше царя печётся об Иове, своём любезном друге. А он не прячет дружбы. И пусть противоборствуют. Только сила и власть пока в его руках. А вместе с царёвой властью — так и неодолима. Борис встал с кресла, которое находилось неподалёку от царского трона, но пониже. И сию же минуту шелест жёстких осиновых листьев сник, будто ветер, разбередивший их, улетел. Поклонившись Фёдору, Борис сказал:
— Мой государь-батюшка, позволь донести твою волю до патриарха Константинопольского, что нет ему места в Москве возле твоего трона.
— Дозволяю, правитель Борис, — ответил царь.
И тут встал князь-боярин Фёдор Мстиславский. Он поклонился царю, на Бориса исподлобья глянул, снова на царя глаза уставил.
— Государь-батюшка, раб твой Федька Мстиславский слово молвить хочет, — начал князь. — Какое таинство мы вершим, что не знаем, кому быть патриархом на Руси? Ежели мыслишь Иова, то скажи твёрдо. У нас свои козыри есть. — И Мстиславский сел.
— Будет другой соборный час, и всё узнаешь, князь Фёдор. Подумать надо, кому быть. А спешить — что людей насмешить, — ответил за царя Борис.
— Мы не куму выбираем, а того, кто наше сердце согреет, душу просветит, — поддержал правителя царь. Ему показалось, что Собор затянулся. Он встал и медленно, с опаской ступая больными ногами, покинул Столовую палату.
И тут бояре зашумели пуще прежнего. Даже осторожный князь Василий Шуйский показал характер.
— Чем не патриарх епископ Ростовский Варлаам? — спросил Василий Шуйский Бориса, вскидывая вверх острую бородёнку. Хитёр Шуйский. Всем показал, что наперекор может идти. Да проку от этого «перекора» мало. Борис согласился с Василием: «И он годится». Да высмотрел кого-то, чтобы от Василия уйти.
А митрополит Иов уже покинул Столовую палату. Ему всегда были неприятны споры бояр. Да и не спорили они, а сварились, забывая о всякой почтительности. Уходя, Иов шептал: «Господи Боже, непорочность и правота да охраняют меня, ибо я на тебя уповаю!»
Борис досадовал на бояр, которые потянулись за Дионисием и вместе с родом Романовых, Черкасских да Мстиславским хотели видеть на патриаршем престоле Дионисия. А где он, сей духовный пастырь Романовых, Шуйских, Черкасских, Бельского и инших с ними? Наказан! Разжалован. Да и поделом ему. Мало того, что замыслил поссорить русскую православную церковь со всем христианским миром, так ещё козни чинит. Борис не вмешивался в спор бояр, он увидел наконец дьяка Андрея Щелкалова и сказал ему:
— Собирайся в гости к патриарху Иеремии.
— Я готов, Борис Фёдорович.
Годунов и Щелкалов сей же миг покинули Столовую палату, где ещё долго шумели-рядили бояре-князья.
На подворье Рязанского епископа стояла чуткая тишина. Протосингелы охраняли двор. Иеремия ждал вестей из Кремля. В руках он держал Новый завет и читал соборное послание апостола Иуды. Он читал о том, как Содом и Гоморра и окрестные города, подобно им блудодействующие и ходившие за иною плотью, подвергшись казни огня вечного, поставлены в пример. «Так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокия власти».