Вверил свою судьбу Всевышнему и положился на его милосердие и мудрость. О смерти Иов не думал, потому что она не пугала его. Он сожалел лишь о том, что не дождался митрополита Казанского Гермогена, не передал ему престол русской православной церкви, как наидостойнейшему и Богом наречённому.
И пока Иов размышлял об этом перед ликом наближающейся смерти, к Лобному месту устремились три силы, которые волею Судьбы и Всевышнего и должны были решить предвечное повеление: лишать или не лишать живота патриарха всея Руси.
А первая сила была злодейская, направленная рукой бывшего думного дьяка-печатника Василия Щелкалова, попавшего в опалу от Бориса Годунова за измену. Той силой был палач по прозвищу Клещ. Вторая сила, милосердная и дружеская, — спешил на помощь патриарху митрополит Крутицкий Геласий, почитатель любезного Иова. Третья сила явилась посланной Господом Богом — гнал от Тверских ворот усталых коней митрополит Казанский Гермоген. Провидцы Катерина и Сильвестр, что возвращались с Гермогеном из Казани, где прятались от гнева Бориса Годунова, сказали Гермогену:
— Над старшим братом твоим во Христе нависла смертная беда. Спаси человека чистого и непорочного, пречестнейшего хранителя христианской веры греческого закона.
— Успею ли? — только и спросил Гермоген.
— Успеешь, владыко! — ответил Сильвестр.
— Да поможет нам Всевышний, — выдохнул Гермоген и повелел гнать коней.
Это случилось ещё, когда патриарха Иова схватили в алтаре. А до Москвы оставалось шесть вёрст.
ГЛАВА ВТОРАЯ
СУДЬБА АРХИЕРЕЯ
Блеснула на солнце холодная сталь топора. Палач Клещ пробовал остриё пальцем — гож ли топор. Потом Клещ схватил Иова и повалил его на помост. Да снова взялся за топор и медленно занёс его над патриархом. Народ онемел от ужаса.
Но орудие зла безвестного палача по прозвищу Клещ не упало на тонкую беззащитную шею патриарха. Богатырская рука Геласия пресекла зло. Он остановил замах, вырвал топор, швырнул его на помост, а самого Клеща с силой турнул в шею с высокого места.
Тогда топор схватил Богдан Бельский и, подавая Андрею Шерефединову, приказал:
— Руби!
Рука Шерефединова не потянулась к топору, он попятился.
— Сам, сам чини расправу, — открещиваясь от топора, простонал дьяк.
А в это время возле Лобного места, пробив себе путь через толпу, остановилась взмыленная тройка Гермогена. С облучка соскочил рыжебородый стремительный Сильвестр, влетел на Лобное место и заслонил собою патриарха.
Следом за Сильвестром, поддерживаемый ведуньей Катериной, поднялся на скорбный помост Гермоген. Он приблизился к патриарху, помог ему встать и попросил:
— Отче владыко святейший, благослови своего сына.
Иов поднял на Гермогена слезящиеся глаза и дрогнувшим голосом произнёс:
— Гермоген, воитель славный, радость моя и опора. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, благословляю тебя, брат мой во Христе, на патриарший престол всея Руси. А там как Бог повелит! — И патриарх припал к дорожному плащу Гермогена, заплакал от слабости и страдания.
Обняв лёгкое и худое тело боголюбца Иова, Гермоген окинул зоркими глазами площадь и крикнул:
— Дети мои, слушайте! Тот, кто дерзнул поднять руку на святого отца русской церкви, будет проклят во веки веков. И я бросаю им в грязные лица, извратникам Бельскому и Шерефединову, анафему и клятву отлучения от церкви! Аминь!
— Слава Гермогену! — прокричали церковные клирики от подножия Лобного места.
А Гермоген шагнул к Богдану и дьяку Андрею и гневно повелел:
— Изыдьте с глаз, ночные тати!
Геласий вырвал топор из рук Бельского и стал теснить его с помоста. И Сильвестр достал из-под кафтана сулебу, надвинулся на дьяка Шерефединова. И согнали защитники Иова недругов в толпу. Да и она их встретила неласково. Гермоген передал Иова Геласию. Патриарх и его поблагодарил:
— Спасибо, сын мой, что отвёл вражью руку!
В сей миг Гермоген вновь заговорил с народом:
— Слушайте, дети мои! Наш патриарх, наш ревностный хранитель веры, заботливый отец об устройстве церковной иерархии и благолепии богослужения, достоин сыновней любви и заботы. Согреем старость его радостью бытия, дети мои! А сей час подвигнитесь, и мы уйдём на покой.
Гермоген повёл Иова с Лобного места в карету. Геласий, Сильвестр и Катерина спустились следом. Вскоре же карета медленно двинулась к воротам Кремля. Народ уступал ей дорогу, и многие осеняли себя крестным знамением. Люди были молчаливы, смотрели в землю, стыдясь поднять виноватые глаза, да кляли в душе сатану и Бельского, которые толкнули их на богомерзкое дело.