Леха, как и обещал, ждал за пакгаузом.
— О, Терминатор, ну ты как после вчерашнего? Как рука, как сам-та, нашита да утра сидели тута, а скины-та пряма вчера как воробышки во все стороны отлетали. Во ты манстрила-та, — тарахтел Леха.
— Слушай, ну хорош тебе, ну слетел чего-то вчера с катушек. С кем не бывает.
— Да, ано панятна, я же чего…
Я явно вырос в глазах местной маргинальной общественности.
— Леха, давай, шевели копытами, так до завтра мыться будем, — мы наконец пошли к станции. — слушай, давай там вон хозяйственный есть мыло купим.
— Да нахрин у меня есть хозяйственное полкуска еще, ты че.
— Не хочу хозяйственное, хочу нормальное мыло, в пень, мыться, так мыться. Стой тут, сейчас приду.
Я пошел к хозяйственному. Сколько себя помню, в магазинах не был, но хозяйственное не хотел, в кои-то веки мыться. Мне показалось, что помню хозяйственное мыло, и что оно вонючее. Вошел в магазин и мне заранее стало весело от реакции продавщиц. Как я предполагал, обе дамы насторожились, вытянулись. Во как у них тут, домино, ярко-крашенные блондинка и брюнетка, причем какие-то одинаковые.
— Ладно вам, девушки, я ненадолго, — начал я, а обе девушки за сорок фыркнули, — мне, красавицы, пожалуйста, шампунь, вон те бритвы, мыло вот то, которое синее, и еще, — обе таращили глаза и не двигались, — не стреляйте так глазами, дамы, я сегодня не в форме, у меня сегодня куча дел, а вот завтра я весь ваш.
Обе рассмеялись, но шампунь, два кусок мыла и станки дали.
— Сто семьдесят с вас, — блондинка складывала мою помывку в пакет.
— Красавица, это же не все, мне еще мочалку подешевле, щетку зубную и пасту, и ножницы тоже подешевле, — мочалка какая страшнючая, — и еще, барышни милые, до трехсот добейте порошком стиральным, мне в холодной воде валандаться, имейте в виду.
Все было кинуто в пакет, я отдал три сотенные и получил две десятки и рубль сдачи, а также желанный, нет, скажу больше, вожделенный пакет. И бегом обратно.
Мы с Лехой дождались электрички и весело докатили до Маленковки, похохатывая и смущая скабрезными шутками и, как я теперь понимаю, вонью весь вагон. Как я раньше не замечал, что воняю, как куча навоза. Вот это да, как расслабился. От станции до вожделенной запруды на Яузе мы добрались быстро и также весело. Место было идеальное, до затона надо было лезть через овраг, заросший ивовым кустом, а потом еще спускаться, пусть не много, но с обрыва. А на другом берегу была глухая бетонная стена какого-то завода. Мы с Лехой пролезли все кусты и овраги и стояли на берегу, вот красота-то, может, не самая кристальная водичка, но самая лучшая. Я стал скидывать с себя шмотки.
— Леха, тут как, глубоко?
— А хто жа ево знаить-та, ща гляним, — Леха тоже завелся, и с громким матом сиганул в воду, — нормально тута, вота по грудь. Учитывая, что Лехина грудь там, где у меня пупок, я сильно разгоняться не стал.
Боже мой, я врезался в воду, и она врезалась в меня, холодная речная вода мощными струями по телу, и мое тело зашлось от восторга. Мои кости заломало, а мышцы просто разорвало от ощущения леденящей силы. Я глянул в небо и опрокинулся на спину, и я потерял дар речи, я потерял всякую связь с реальностью. Все это уже было, это небо и эта река, и ощущение, что река тебя ласкает, как малыша.
— Я есть, я есть!!! — заоралось во всю глотку.
Я вылез из воды и упал на траву. Вот она, просто холодная вода, выбила все пробки из моих мозгов. Я лежал, вдыхая траву. Моя жизнь, моя бездарная и гавеная жизнь, вынырнула вместе со мной из Яузы. Я вспомнил себя. Ни облегчения, ни тяжести, ничего. Я просто проснулся и все, вспомнил ворота гаража, и понял, почему они закрыли мир. Потому что в этот момент на мой не крепкий затылок обрушилась бита. Именно бита, потому что краем глаза я видел не только руку держащую биту, но и лицо. Лицо, которое не дрогнуло, оно до конца выдержало соответствие.
— Ты, чиво арешь-та так, — гундел из воды Леха-полоскун.