Мы шли с моим корешком мимо проходной, и я знал, что там будет автобусная остановка, а за ней проулок и мы выйдем обратно к Маленковке. Как это было интересно — знать. Я помнил эти места с детства. Детство вдруг резануло ножовкой прямо пополам, и дыхание сорвалось, и шаг сбился. Что-то произошло еще там в детстве. Но что? Я видимо это знаю, просто не помню. Радовался, но понимал, что это ненадолго, может на несколько часов, а может на несколько дней. Я знал, что когда память придет вся, и не дай бог сразу, я взвою, как волк в капкане, и я не знаю пока, как переживу себя. Но уже точно знал, что переживу.
Мы распрощались с Лехой у станции, я пошел мимо ларьков с газетами, там всегда есть всякая мелочь, расчески, карты, резинки, сигареты, брелоки и даже энциклопедия карманная. Я нашел себе расческу покондовее и резинку попроще. И двинул к Арегу.
Арег сидел в распахнутой машине со злобной физиономией, курил и выстукивал носком надраенного ботинка ритм какой-то армянской песни. Опоздал я, я знаю. Никогда не опаздывал, всегда заранее и с трепетом, с ужасом я несся к палатке моего благодетеля. А тут опоздал, захлебнулся в восторгах. Не спешил, не бежал. В первый раз в жизни не суетился. Не помню всей жизни, но знаю, что вечная суета и была моей жизнью.
— Здорово, Арег, ну ты меня выручил, ну, мужик, ну слов нету, — я в первый раз протянул ему руку.
Арег вскинул свои по-армянски коровьи глаза. Помедлил немного.
— Ну, здорово, мужик.
Он вышел из машины. Обошел вокруг меня.
— Вот я так и понял твой костюм. В Италии купил, жадность проклятая, подешевле, сильно хотел, даже не мерил. А дома надел — брюхо не влазит. А ты поджарый, тебе хорошо. Прям видал, как тебе купил.
— Да, как надо, и главное не яркий, не люблю яркое шмотье.
— А я, Саня, думал, ты не придешь, думал, долго пить будешь, думал, ошибся, сука…
— Не, Арег, я вспомнил, что пью тока коньяк, а там, где я был, не было конька.
Он понял, что что-то произошло, но он не спросил, потому что мужики такие вещи не спрашивают, а я не сказал, потому что незачем.
— А ты породистый, я и не замечал, — Арег все еще осматривал меня.
— А ты меня и не видел, то не я был, давай знакомиться?
— Да уж, точно не ты, тебя я, мужик, в первый раз вижу, — заулыбался Арег, я понял, что тоже не видел его.
— А ты вот как сюда в палатки-то, ты же не торгаш?
— Я, Сань, торгаш теперь, у меня, Санек, четыре младших сестры, двух сплавил замуж, двух нет, сам вот не женюсь, пока дур не сбыл, отца нет, старший брат погиб в Карабахе, вот теперь я торгаш.
— Ты молодой совсем, сколько тебе? — да глаза не коровьи, телячьи, как я не замечал.
— Двадцать семь.
— А младшей сестре?
— Восемнадцать дуре будет, — Арег прямо как хозяин курятника.
— Почему дуре?
— Да тока игрушки на уме, учиться не хочет, работать не хочет, старшие с ней носятся, как с игрушкой, избаловали. Кому такая жена нужна. Давай тебе отдам. Лупить разрешаю, — мы смеялись и ждали, и я решился.
— Арег, через годок поговорим. Я, знаешь, уйду скоро, может завтра. Не знаю, надолго ли, видимо да. Мне надо сначала начать. Я знаю, что скоро вспомню, с чего все началось. Но не знаю, каким вернусь.
Больше я не знал, что добавить.
— Я, Саня, не понимаю, что у тебя, я только помню, как ты улыбался, глядя на сигареты. Я подумал, что тебе это важно. Рад, что я не ошибся.
Мы помолчали, потому что, а что говорить? Мы все понимали. Я помедлил, а потом решился.
— Арсений, — и протянул руку, — меня зовут Арсений, лучше Арс, и мне тридцать три года, я москвич и маргинал.
Арег помолчал, глядя на свои зеркальные ботинки. А потом засмеялся, добро и открыто.
— Арег, армянский подарок столице, мне двадцать семь, и я торгаш.
Мы еще посмеялись. И договорились, что, когда я соберусь, я обязательно скажу ему об этом. Я и сам в тот момент не знал, что уже собрался. Я убрал, как положено, вокруг тонара, вынес мусор, и начал разметать асфальт. Сегодня миленькая мордашка продавщицы неотрывно следила за мной. Вот сучка. Еще вчера рожу кривила и фыркала. Ща пойдет в атаку, бомжи-то никому не интересны, а так если меня отмыть, то я, вишь, породистый. Нет, девочка, не мой ты случай, раньше я бы тебя не пропустил, простоватая, но вполне себе миленькая, и заводная. Но пустая ты девочка, пустая, как мой вчерашний день. Ни о чем ты девочка. Да и вчера ты даже не предполагала, что в вонючей куче тряпья человек, а сегодня ты такая игривая. Продавщица вышла на ступеньки и смотрела, как я мету асфальт.