— Саша, может, водички? — вишь ты, как изогнулась, не, милая, сама пей, еще бы час назад повелся, и не то, что повелся — визжал бы, как последний дурак, а сейчас — прости, родная, мужа вечером ублажишь. Не гажу у друзей, не гажу, а пару глотков можно.
Я кивнул, деваха ужом вертанулась и протянула открытую на лету бутылку. Я взял, отпил, протянул обратно.
— Меня вообще-то Таней зовут, — заулыбалась прелестница.
— Да я в курсе, — улыбнулся в ответ. Как все просто.
— Ой, а я думала, вы глухонемой… — прям так натурально удивляется козочка. Сколько же тебе лет, восемнадцать? Нет, года двадцать два.
— Ага, и еще слепой на обе руки, — ну, давай веселиться, давай поиграем. Даже на "Вы" удостоила. Правильно, покажи, какая ты воспитанная.
— Нет, правда, — о как губки дуем, ай молодец, красавица, ну прямо Клеопатра Медведковского разлива.
— Конечно, правда, такие губы врать не могут. Ладно, милая, мне еще мести и мести…
— Ой, да бросьте вы, все равно к утру алкота заплюет все, а утром вы опять подметать будете, — так прямо убедительно говорит…
— Такая наша доля, красавица, шей да пори, не будет пустой поры.
— Чего? — смутились блудливые глазки.
— Да так, поговорка вспомнилась, пойду я, милая, до утра, утром поболтаем.
— А где Вы живете? — разочарованно спросила прелестница.
— Да рядом, Танюш, не переживайте, буду как штык, без опозданий, — разочаровалась, кошка драная, но виду вреде не подает.
Составил рабочий инструмент как положено за палатку и двинул в сторону скворечни. Какие-то картины мелькали в голове, но пока не складывались в единую. Я быстро дошел до скворечни. Вот он, мой домик в деревне. Вспышка и темнота, и домик в деревне, маленький домик с наличниками, на переднем дворе ракита, развесистая и наклоненная вправо, на ее нижней ветви висят простенькие веревочные качели с дощечкой вместо сидения. Рядом цветы, а на заднем дворе хлев и курятник, а дальше огромный сад с малинником и смородиновыми кустами, а в саду на кирпичах вместо ножек старая кровать. Я упал на колени и начал загружаться, страшно и болезненно, я корчился, как старый башмак в костре. Я вспомнил, что раньше в этом домике я был счастлив.
Ничего больше. Только, то, что был счастлив. Я лежал на полу скворечни, а перед глазами из темноты выплывал маленький домик, черный бревенчатый сруб, с покосившимся крыльцом, и шиферной крышей. Дом был какой-то нелепый и трогательный, забор корявый, калитка висит на одной петле, слева от крыльца поленница, вдоль забора высокие цветы, желтые тревожные цветы. За домом прилепленный хлев, потом сад, в конце которого обычный деревенский сортир, огород с картошкой, а за огородом небольшая речка, на берегу которой баня, маленькая баня по-черному, а за речкой лес… А за лесом, если идти вдоль берега, через два километра трасса, трасса на Москву. Теперь я понял, что мне делать дальше, я еще не понимал зачем, почему, но знал, что найду себя я только там, в этом маленьком домике.
Утро пришло вдруг, а с утром вдруг пришел август, и дорога в осень, потому что домик тот стоял на краю осеннего леса. Моя осень будет в том домике. Там уже была одна моя осень, я не помнил, долгая она была или нет, но я стоял, привалившись к поленнице, и смеялся, и был счастлив, помню, что я был бесконечно, безудержно счастлив. Я с кем-то разговаривал и смеялся, и мне было очень хорошо, кто это был не помню, помню только, что это была женщина, и у нее были босые ноги и выпачканные землей руки, он была молодой и смеялась со мной вместе, но кто она, сестра, жена, подруга, или просто… нет, не просто, точно не просто. Такая нежность заполнила сердце, что не просто, там кто-то близкий и родной. Потому что я не хотел уезжать, я что-то говорил, говорил, смеялся, а сам не хотел уезжать. Аж щемило сердце, как не хотел уезжать. Я стоял у машины и махал рукой, потом выезжал из этой деревеньки, какая она маленькая, всего семь домов, и катил в сторону трассы, а потом у указателя на Москву выруливал на трассу и гнал изо всех сил. И я помню, почему: потому что хотел быстрее вернуться. И тут вспышкой вспомнил дорогу, вспомнил, как я ехал в Москву. И решение уже было в моей голове.
Я решил не тянуть и не откладывать, встал, собрал свой не сильно хитрый скарб, и пошел к своей стародавней заначке. Я помнил про права, все время помнил. Дойдя до гаражей, я полез на помойку, туда, где я плавал в коматозной нирване так недавно. Там в проржавелом листе железа была дыра, вот в этой язве стены и лежала моя захороночка, завернутая в сто пакетов, бережно оплавленных спичками.