От Курского двадцать минут и пересадка, и вот я у своего дома. По дороге размышлял о разном — квартира может быть опечатана, продана, хотя, как без меня, я владелец… может быть сдана, в оконцовке там может жить моя драгоценная. И вот он я, в своем подъезде. Достать ключи из гаража проблемы не составило, охрана как была козлоухой, так и осталась. Дверь не опечатана, не взломана, и внешне полный порядок. Стоял, ждал. Чего — не знаю, просто ждал.
Нажал на кнопку звонка, и подлетел на этаж выше. Никто не открыл. Спустился и еще раз позвонил. И снова никто не открыл. Нажал на звонок и прижался ухом к двери. Только в романах за дверью в пустой квартире разносится трель звонка. За моей дверью ничего не разносилось, потому что она была двойной и бронированной. Нет, там, может, что и разносилось, но я не слышал. Сердце колотилось и в ушах звенело, но руки знали свое дело и безошибочно быстро открыли двери. И закрыли также быстро.
В квартире было противно пусто, пахло пылью, пустотой и еще какой-то дрянью, очень пахло, просто воняло. Пошел на запах. Запах привел на кухню. На подоконнике стояла пустая бутылка из-под колы, и остатки селедки с луком, поржавевшие и воняющие. Ничего умней, кроме как кинуть это в окно, не придумал. Как некрасиво, но так воняло. Окно оставил приоткрытым. Ну что ж, поглядим, что тут твориться. Я сколько не был.
Видимо, поняв, что меня пристукнули, супружница моя мебелишку то повывезла, прям в корень повырвала все, даже обои подрала, вот дура, небось истерила тут, когда поняла, что квартиру не продать без меня. А я без вести пропавший. От же дело, вот если бы был мертвый, то это другой расклад, а так нет, не наследница она ближайшие несколько лет. Пока меня без вести пропавшего суд не признает помершим.
— От же дурища, светильник над кроватью выдрала. Электрик бы даже самый безрукий так бы не раскурочил стену. Вот ты злобная какая, оказывается.
Только голые стены с искромсанный обоями. И все. Правда, сантехника осталась на месте, и это радовало. И мои шмотки не выкинула, некогда было, все валялось на полу горой, но было цело. Н-да, мятое все. Впрочем, костюмы от Гучи мне теперь без надобности, а вот джинсов пару заберу точно, а они и мятые ничего сойдут. Выудил простынь из кучи барахла, полотенец не наблюдалось, и двинул в ванную. В ванной также все было пошвыряно, но было, а шампунь он в общем не селедка, за год не стух, малость загустел, ну да ничего, главное вытрясти его из флакона. Включил воду, плесканул пены, ее было в избытке, и не мог оторваться, глядя как струя воды взбивает радужные пузырьки. Так и сидел, как идиот, на краю ванны, глядя на это, пока пена не начала переть через край. Нету слов, чтобы описать, как это хорошо — лежать в ванной, полной горячей воды и пены. Нету таких слов. И не потому, что баня хуже, а просто потому, что можно просто повернуть кран, не таскать дрова, не топить печь, не носить воду… а просто лежать и все. И что интересно — лежалось с удовольствием. Нервоз ушел, пришла просто лень обычная, скотсткая, всеобъемлющая лень. Вот оно в чем дело, в деревне баню надо было заработать, а тут так, на, бери. Понятное дело, за воду и свет плати, но ведь и в деревне свет не дармовой, и воды еще на своем горбу на носи, а за дрова и уголек будьте нате, никак не дешевле, чем за электричество. Вот и получалось что банька подороже выходила, просто на горбу выезжала. Потому и не было у меня в деревне времени думать особо о том, какой же я таки несчастливый, а тут вроде лежи, радуйся, а поползли уже мыслишки-то. Вон супружница вишь моя злыдня, а то раньше она злыдней не была, и жалко опять себя стало. Не, нельзя мне пока на городские квартиры. Сдурею я от тоски и жалости к себе. Рано еще, не закостенел еще во мне позвоночник, прогнусь я под любой соблазн.
Ну, хорошего помаленьку, надо было выбираться, пора. Простыней обернувшись, стоял и смотрел на кучи барахла, как Нерон на горящий Рим. Ладно, опять пафос попер, фиг с ним, с Римом. Надо вон те джины взять, эти надеть, потом черные еще, и спортивный костюм до кучи, потом еще носки, потом бритву. Сумка набралась приличная, в тот единственный чемодан, который лежал на балконе, это все не влезало, откладывал, докладывал, пока тряс шмотки, что-то брякнуло об пол. Поднял — часы, мои часы, точно, я тогда без часов был, я опаздывал к следователю. Сунул часы в карман брюк, а брюки бросил на пол в спальне, моя по карманам шарить не стала, потому что брюки были залиты кровью и коньячиной, вот часы и лежали там в заднем кармане год. Остановились, но были целы. Часы сунул опять в задний карман, привычка. А чемодан еле-еле закрыл. Чемоданчик и правда не весть какой, старый, я с ним раньше на юга летал. Теперь вот тоже на юга, курское направление, южное. Смешно.