Теперь уже Изаму смотрел на меня так, как до этого Коджи. Будто происходило что-то такое, чего раньше никогда не было.
В это время в дверь постучали. Мы одновременно подняли головы. У входа топтались Мисаки и Харука, не решаясь войти.
– Целитель Изаму, вы говорили, что можно… – начала первая.
Он кивнул, давая знак заходить.
Девочки шустро проскользнули в палату. У обеих в руках были какие-то котомки.
– Я сказал им собрать твои вещи, – обронил он. – Не будешь же кутаться в одну простыню все время.
Я крякнула. Действительно, очень разумно.
– Спасибо, целитель.
Изаму махнул рукой и оставил нас.
Харука и Мисаки тут же плюхнулись на кровать и сгребли меня в охапку. Получилось не очень, но придушенная я пискнула от неожиданности. Обнимали искренне и от души.
– Ну ты нас и напугала! – выпалила Мисаки.
Черты ее лица были мягче, чем у Харуки, а волосы отливали теплым каштановым оттенком.
– Думали, конец нашей Аске, когда увидели вещи на берегу реки, – мрачно добавила Харука.
Только сейчас я заметила, что она одета в черное, и от этого лицо кажется бледнее, чем на самом деле. И волосы у нее прямые и жесткие, черные пряди повыскальзывали из узла на затылке. Она сразу была в черном? Видимо, я просто тогда не обратила на это внимание, когда только пришла в себя в храме.
– Как видите, ваша Аска не закончилась, – хмыкнула я.
Несколько секунд они смотрели на меня, а потом расхохотались.
– Коджи чуть в ящик не сыграл, – фыркнула Мисаки. – Думала, он разнесет всю школу, когда узнал, что тебя оставили на всю ночь в храме.
– А нашей пагоде без крыши хоть бы хны, – кивнула Харука.
Так, кажется, пагода без крыши – это я. Лестно, спасибо, подружки дорогие.
– Ты хоть помнишь, что там было? – с интересом спросила Мисаки.
– И как ты услышала Мию? – тихо добавила Харука.
Судя по тому, как обе замолчали, ожидая от меня ответа, учитель Коджи и Изаму свою реакцию на мои поступки не разыгрывали. И это плохо. Очень плохо. Значит, я отчебучила что-то такое, что здесь не считается нормой. Пусть это не мой мир, но везде есть незыблемое правило: не высовывайся.
– Не помню, – хрипло сказала я.
Они переглянулись.
– Совсем? – уточнила Мисаки и побледнела.
Я покачала головой.
– Так… – Харука встряхнула волосами, еще несколько прядок выскользнуло из прически. – Спокойно. Разум ты однозначно не потеряла. А память со временем вернется.
– Ты уверена? – уточнила я.
– Учительница Тэхико врать не станет, – отрезала Харука. – Просто ночная молитва… Аска, да как тебя угораздило? – неожиданно взорвалась она. – Тебя же предупреждали! Просили заткнуться! Не смотри на меня, как на вылезшего из сточной ямы цуми! Ты же знала, чем это закончится!
Мисаки положила ей руку на плечо, но Харука резко сбросила ее и отвернулась.
– Тише, ты же знаешь, что Аска сейчас сама не своя, – мягко произнесла Мисаки. – Она явно не думала, что сказанное повлечет за собой такие последствия.
– А что сказала-то? – ухватилась я за ниточку.
На меня одновременно посмотрели обе девушки.
– Что клан Шенгай жив. И ты готова сказать это в лицо самой Плетунье, – бесцветно уронила Харука.
Глава 2
И, кажется, я договорилась.
За окном была глубокая ночь. В палате знатно похолодало. После ухода девчонок я начала было перебирать свои вещи, но почувствовала накатившую слабость и в результате всё время до ужина провела в кровати.
Состояние было отвратительное, голова кружилась, меня тошнило – весь набор.
Изаму, заглянувший ко мне, всплеснул руками, снова сказал что-то вроде: «Нельзя так с рёку!» – опять напоил каким-то лекарством и велел лежать.
Есть не хотелось, веки сами сомкнулись, и я отрубилась.
Проснулась через несколько часов, когда кругом была тьма. Трещали цикады, ветер играл с листвой деревьев, где-то лаяли псы.
Я находилась на тонкой грани между сном и явью. Вроде бы всё осознавала, но в то же время не могла обрести четкость мыслей.
Откуда-то донеслись щелчки, потом звук, словно задевают натянутые нити, и… тихий смех.
Голова пошла кругом, очертания палаты начали расплываться.
Кто-то начал смеяться-нашептывать:
Вдоль моего позвоночника пронеслась обжигающая волна.
Я знаю эти строки.
Давно-давно, в детстве, когда в камине потрескивал огонь, в комнате пахло сладко и душно, а теплая рука матери касалась моей щеки, звучал этот стишок.