Если милого, мой тополь,
И за морем нету, —
Ночью, чтоб никто не видел,
Поплачь до рассвета!
Ты расти, мой милый тополь,
Высоко, высоко.
Ты плыви по морю, лебедь,
Далеко, далеко!»
Вот такую песню пела,
Так она томилась
И, на удивленье людям,
В тополь превратилась.
В дом родимый не вернулась,
Счастья не узнала —
Стала тоненькой, высокой,
До тучи достала.
В темной роще ветер воет,
По полю гуляет.
Он на тополь налетает,
К земле пригибает.
[Петербург, 1839]
Думка
Перевод В. Звягинцевой
{23}
На что черные мне брови
Да карие очи,
На что юность мне девичья —
Нет ее короче.
Годы мои молодые
Даром пропадают,
Брови черные, густые
От ветра линяют.
Сердце вянет и томится,
Как птица в неволе…
На что же мне краса моя
Без счастливой доли?
Тяжко жить мне сиротою
Без родного крова,
И родные — что чужие,
Не с кем молвить слова,
Никто меня не расспросит,
О чем плачут очи.
Сказать некому дивчине,
Чего сердце хочет,
Отчего оно, как голубь,
Воркует, чуть дышит;
Никто знать того не знает,
Не знает, не слышит.
Ни о чем не спросят люди,
Да на что и знать им —
Пускай плачет сиротина,
Пускай годы тратит…
Плачь же, сердце, плачьте, очи,
Пока свет вам светит,
Громче, жалобнее плачьте,
Чтоб услышал ветер
И унес бы мои слезы
За синее море,
Пригожему, неверному
На лютое горе.
[Петербург, 1839]
К Основьяненко
Перевод В. Державина
{24}
Бьют пороги; всходит месяц,
Как в древнее время.
Нету Сечи; нет того, кто
Верховодил всеми.
Нету Сечи! Очереты
Над Днепром вздыхают:
«Куда наши дети делись?
Где они гуляют?»
Чайка с криком реет, словно
Мать над сыном стонет,
Солнце греет, ветер веет,
Пыль по степи гонит.
А над степью той курганы
Стоят и тоскуют,
У буйного спрашивают:
«Где ж наши пануют?
Где пануют, где пируют?
Где запропастились?
Воротитесь, гляньте: в поле
Колосья склонились
Там, где ржали ваши кони,
Где трава шумела,
Там, где кровь татар и ляхов
Морем багровела…
Воротитесь!»
«Не вернутся! —
Грянули, сказали
Волны в море. — Не вернутся,
Навеки пропали».
Правда, море, правда, волны:
Такая их доля!
Не дождемся долгожданных,
Не дождемся воли,
Схоронили казачество
Седые курганы,
Не покроют Украину
Красные жупаны.
Убогая, сиротою
Над Днепром рыдает;
Мук ее никто не видит,
Слез не замечает.
Видит недруг и смеется…
Смейся, враг лукавый,
Да не очень: знай — все гибнет,
Но не гибнет слава!
Встанет слава и расскажет,
Что было на свете,
И где — правда и где — кривда,
Скажет — чьи мы дети.
Наша дума, наша песня
Не умрет, не сгинет…
Вот в чем, люди, наша слава,
Слава Украины!
Не украшена ни златом,
Ни хвастливой ложью,
Громозвучна и правдива,
Будто слово божье:
Правда ль, батько-атамане?
Правда ль — песня эта?
Эх, если бы!., да что скажешь,
Коль уменья нету.
А к тому же здесь мне люди
Враждебны и чужды.
Скажешь ты: «Не уступай им!» —
Да что в этом нужды?
Посмеются над псалмами,
Что вылью слезами;
Посмеются… Тяжко, батько,
Тяжко жить с врагами!
Поборолся бы я с ними,
Если б сил хватило;
И запел бы я, да песню
Нужда задушила.
Таково-то мое горе!
Я зимой суровой
По снегам брожу, и трудно
Не шуми, дуброва,{25}
Мне запеть… А ты, как прежде,
С песней неразлучен!
Тебя люди уважают
За голос могучий.
Пой про Сечь им и степные
Курганы-могилы,
Где какой курган насыпан,
Кого схоронили;
Пой про диво, что пропало
В минувшие лета!
Батько! Грянь же, чтобы стало
Слышно всему свету:
Как рубилась Украина
За волю и право,
Как по свету полетела
Казацкая слава:
Батько, грянь, орел наш сизый!
Пусть хоть раз единый
Нагляжуся я сквозь слезы
На мать-Украину;
Пусть хоть раз еще услышу,
Как море играет,
Как девушка под вербою
Гриця запевает{26};
Пусть я вспомню на чужбине
Радость молодую,
Пока в гроб чужой не лягу
И в землю чужую!