Порт Петропавловск, Камчатка. 19 августа 1865 г.
Прошедшей ночью мы были, как мы предполагали, примерно в пятнадцати милях от мыса Поворотного, и, поскольку туман снова стал плотнее, чем когда-либо, капитан не осмелился приблизиться к берегу. Корабль был повернут на другой галс, и мы потихоньку лавировали всю ночь, ожидая восхода и ясной атмосферы, чтобы безопасно приблизиться к побережью. В пять часов я уже был на палубе. Туман был холоднее и плотнее, чем обычно, из него накатывались волны в белых барашках, поднятые свежим юго-восточным ветром. Около шести часов начало светать, и бриг направился к земле под фоком, кливером и марселями. Капитан с подзорной трубой в руке нетерпеливо вышагивал по палубе, то и дело поглядывая то на берег, то на море, в надежде увидеть, есть ли какая-нибудь перспектива лучшей погоды. Несколько раз он собирался развернуть корабль, опасаясь плыть к подветренному берегу в таком непроницаемом тумане, но в конце концов рассвело, туман исчез, а линия горизонта стала чёткой и ясной. К нашему великому изумлению, ни в одном направлении не было видно никакой земли! Длинная полоса голубых гор, которые прошлой ночью, казалось, находились в часе пути – высокие вершины, глубокие ущелья и крутые утёсы – всё растворились в воздухе, не оставив и следа! Не было ничего, что даже отдалённо указывало бы на существование земли, кроме числа и разнообразия птиц, которые с любопытством кружили вокруг нас и взлетали из-под носа корабля. Высказывались всякие догадки, которые объясняли внезапное исчезновения берегов. Капитан предположил, что сильное течение унесло нас ночью на юго-восток. Буш заподозрил помощника в том, что он спал во время своей вахты и не заметил, как корабль переплыл через землю, в то время как помощник торжественно заявил, что вообще не верит, что там была какая-то земля, а это был всего лишь мираж. Майор сказал, что всё это «погано» и «удивительно», но не предлагал никакого решения. Такие вот были дела…
У нас был хороший попутный ветер с юго-востока, и теперь мы шли со скоростью семь узлов. Восемь часов утра… девять… десять… и до сих пор не видно земли, хотя с рассвета мы прошли более тридцати миль. В одиннадцать часов, однако, горизонт несколько потемнел, и внезапно крутой берег, появился из редкого тумана на расстоянии всего четырех миль. Всех охватило волнение. Брамселя были убраны, чтобы уменьшить скорость, и бриг взял курс вдоль побережья. Горные вершины, по которым мы могли бы определить свое положение, были скрыты облаками и туманом, так что непросто было понять, где именно мы находимся.
Слева от нас, смутно обозначенные в тумане, находились еще два или три высоких голубых мыса, но какие именно, и где мог быть залив Петропавловска, никто не мог сказать. Капитан принес свои карты, компас и инструменты на палубу, положил их на световое окно каюты и начал определять направления на разные мысы, пока мы усердно осматривали берег в подзорную трубу и фантазировали по поводу нашего местоположения. К счастью, у капитана была хорошая русская карта, и вскоре он определил нашу позицию и огласил названия мысов. Мы были к северу от мыса Поворотного, примерно в девяти милях к югу от входа в Авачинскую бухту. Реи были поставлены поперёк корабля, и мы взяли новый курс под свежим юго-восточным ветром. Менее чем через час мы увидели три отдельно стоящие скалы, известные как «Три брата», миновали скалистый обрывистый остров, окруженный тучами визжащих чаек и кайр, и к двум часам были у входа в Авачинскую бухту, в которой расположен поселок Петропавловск. Пейзаж, который мы там увидели, более чем соответствовал нашим самым высоким ожиданиям.
Зелёные травянистые долины тянулись от ущелий в скалистом берегу вверх, пока не терялись в далёких горах, прибрежные холмы были покрыты рощами жёлтых берёз и зарослями тёмно-зелёных кустарников, на защищённых от ветра склонах холмов можно было увидеть пятна цветов, а когда мы приблизились к маяку, Буш радостно закричал: «Ура, есть клевер!» «Клевер? – воскликнул капитан с ухмылкой. – В Артике нет клевера!» «Откуда вы знаете? Вы никогда там не были! – язвительно ответствовал Буш. – Это похоже на клевер, – и, глядя через подзорную трубу, – это действительно клевер!». И лицо его засияло, как будто открытие клевера освободило его от опасений по поводу суровости камчатского климата. Это был своего рода растительный показатель температуры, и из одного пучка клевера воображение Буша развило, на зависть Дарвину, всё богатство флоры умеренного пояса.
Само название Камчатка всегда ассоциировалось у нас со всем самым бесплодным и негостеприимным, и мы ни на минуту не задумывались, что такая страна может позволить себе красивые пейзажи и пышную растительность. На самом деле, для всех нас было загадкой, могло ли что-то ещё, кроме мхов, лишайников и, возможно, какой-нибудь травки, вести неравную борьбу за существование в этом студёном климате. Можно представить, с каким восторгом и удивлением мы смотрели на зелёные холмы, покрытые деревьями и кустами, на долины, белые от клевера, на рощи берёз с серебристыми стволами, на скалы, украшенные дикими розами, которые укоренились в их расселинах, как будто природа стремилась скрыть под покровом цветов свидетельства своих прошлых потрясений.