На поясе мальчики Миртару носили мечи – из великолепной стали, но небольшой длины, ибо во многих странах иметь длинные клинки разрешено только знати, а выдавать себя за простолюдина намного проще.
В дорожной сумке лежал, как велит обычай, запас еды на один день, комок соли, сменные рубахи, мыло, бритва, огниво и куча бытовых мелочей, но ни унции драгоценного хитина. Деньги, чтобы кормить себя, мальчик должен добыть себе сам – железные условия Миртару.
Так как они шли в Миртару вдвоём, то каждый нёс на своей коже рисунок, который не смоется раньше, чем через год. Они хорошо изучили географию нижнего мира, но на всякий случай на спине Келчи изобразили карту континента. Они в совершенстве знали Странникус – язык путешественников, но на случай встречи с необразованными людьми на спине и плечах Лилле написали по двадцать самых важных фраз на двадцати самых распространенных языках.
После торжественной части проводов, с пышными речами и пафосными клятвами, настало время участливого шёпота – мальчики Миртару прощались с родичами. И тут Варэка ждало настоящее смятение. Он так убедил себя, что не нужен своей семье, что оказался совершенно не готов к морю слёз и океану объятий. Даже дядя Гларб, никогда не жалевший для племянника дурных слов, показал сентиментальную сторону своей натуры.
Только дедушка, который больше всего сделал, чтобы Миртару не обошёл Варэка стороной, проявил предельную сухость.
– Почему, дед? – спросил внук.
– Потому что давно знаю, что ты не собираешься возвращаться, – шепнул ему на ухо Лаиру Пытливый. – Только маме своей не говори. Она уже потеряла одного сына в нижнем мире. Не стоит ей так резко сообщать, что в жертву будет принесён и второй.
И на душе стало так паршиво, что хоть самому с панциря прыгай, не дожидаясь рога. А ещё и Келли осталась в Квартириусе. Хотя с братом могла бы, например, попрощаться.
Варэк не хотел анализировать, почему ему так важно напоследок увидеть Келли, её улыбку и пышные волосы, но о том, почему она не пришла, догадывался. Ей просто стыдно за то, что произошло вчера. Гриру застукал её с братом. По словам Гриру, Келчи умолял Келли перебить ему топором ногу, чтобы избежать Миртару, и плакал, как девочка, а Келли честно хотела помочь, но в последний момент рука не поднялась калечить родича.
Гриру на Короле Небес верили, в отличие от настроившего всех против себя Келчи, но Мудрейший велел всем делать вид, что ничего не произошло.
Впрочем, когда Варэк оказался внутри рога, он сразу забыл и о словах деда, и о том, что не попрощался с Келли. Задремавшие было мечты о свободе подняли голову и заставили смеяться, как он не смеялся мальцом.
Здесь, в Роге Миртару, даже проповеди Бартоломео теряли свой смысл, как теряет смысл вера в мир без воды на берегу океана.
Варэк крепко сжимал в правой руке ладонь Лилле, а в левой – Келчи, и, вперив взгляд в кусочек звёздного неба, оставленный ему Рогом, ждал не приключений и подвигов, как раньше, а неизвестности.
Неизвестность – спутник тревоги. Он никогда не думал, что ею можно наслаждаться, больше – отдасться всей душой и каждым дюймом молодого здорового тела, раствориться целиком в предчувствии неведомого. Младенец, покидающий чрево матери, испытывал меньше эмоций, чем Варэк Непоседа, когда почувствовал, что сейчас крушт выбросит его в нижний мир.
Ни один самый безумный полёт на шустрых новорожденных круштах не дал ему столько, сколько короткое путешествие во вращающемся пузыре над просторами незнакомой страны. Потом был удар о землю, и снова перед глазами всё замелькало.
– Я так этого жда-а-ал! – всё, что смог прокричать Варэк, и это было ложью: он не ждал, что будет так весело.
Когда пузырь остановился и лопнул, никто из его пассажиров не мог встать. Они так и лежали, вцепившись друг другу в руки, судорожно дыша и воздавая хвалу Птице Судьбы, что никто не предлагал прощальный ужин.
Первым нашёл в себе силы приподняться, как ни странно, Лилле. Толкнув Варэка в плечо, он произнёс первые слова этого Миртару:
– Ну, Варэк… с днём рождения тебя, что ли!
И все трое засмеялись тем счастливым беззаботным смехом, который является привилегией лишь детей и подростков и тех немногих взрослых, которые помнят себя такими.