— Тю тебе, во грец! — воскликнул пораженный Кочубей. — Ишь, який грамотюка. Передай так: Невинка будет наша! Да останься у Кондраша для связи.
И когда в низкорослом дубняке исчез гонец, Кочубей, упершись в бока кулаками, покачал головой:
— Ученый шпингалет! Уже батьку учит. Давно в Батайске с буфера сняли?.. А верно!.. Не только завтра будет нашей Невинка… Завсегда, навек!..
V
Ночью бригада выступила к мельнице Баранова. Не звякнув ни стременем, ни котелком, кочубеевцы спустились по балке и сосредоточились на берегу Кубани. Кочубей, оставив заместителем Михайлова, выехал к Рождественскому хутору в рекогносцировку, прихватив с собой Роя, Левшакова и Ахмета. Они двигались в густой южной темноте, и кони, мягко ступая копытами, непривычно обвязанными тряпками, передвигались и похрапывали.
— Надо поглядеть, начальник штаба, шо и як… пехота же, — тихо делился своими сомнениями Кочубей, приникнув к уху Роя. — Митро думает, шо я всю бригаду пошлю вплавь… Может, нема расчета вьюки в речке полоскать, может, помогнем невзначай Митьке. Проскочим в Невинку по мостам?
Оставив Ахмета с лошадьми у околицы, они пошли в хутор. У хат, заборов, канав — повсюду лежали люди. Близко бежала Кубань, и с вражеского берега слышались голоса и тихое пение. Изредка оттуда постреливали по хутору, — очевидно, белые не догадывались об операции.
— Во це гарно, дуже гарно сгарбузовались, — шептал Кочубей, всегда умевший ценить подлинное военное искусство.
Поймав слухом приглушенный, тихий говор у реки, они крадучись подошли к группе лежащих людей. Поднялись штыки. Кочубей отпрянул:
— Тю, нечистая сила, своего чуть не запороли, як кабана.
— Пропуск? — спросил один.
— Да я — Ваня Кочубей!
— Пропуск? — раздельно повторил тот же голос.
— Начальник штаба, скажи им пропуск, я шось запамятовал, як там…
— Мундир.
Штыки опустились. Человек в мохнатой папахе, спросивший пароль, шепнул на ухо Рою отзыв:
— Москва, — и добавил, не оборачиваясь: — Ложитесь!
Невдалеке еле слышно стонал человек.
— Шо с им? — спросил Кочубей.
— Высунулся, ранило, — отвечал человек в папахе.
— Пулька дура: высунулся — и чик его, — скороговоркой произнес лежавший рядом; у него был тонкий, даже пискливый голос.
— В бедро ранило, — добавил третий, в черкеске.
— Перевязку-то сделали? — забеспокоился Кочубей.
— Да. Старцев перевязал, как умел, — ответил человек в папахе. — Ему больно оттого, что кричать нельзя. Будь ему свободней, он бы всю боль криком выгнал.
— Надо сестру с моего госпиталя. Добра есть у меня милосердная сестра.
— Как хвалиться, лучше позвал бы.
— Надо — позову.
— Ну как же не надо, — заметил тот, что был без шапки: до утра кой-кого еще подденет…
Кочубей приказал:
— Адъютант, за сестрой!
В темноте скрылся Левшаков, самый преданный и самый, по внешнему виду, невзрачный адъютант, которого знала история. Он с гордостью именовал себя адъютантом, но никогда не интересовался внешними отличиями этого чина. Однажды ему предложили аксельбанты, снятые с убитого офицера. Аксельбанты Левшакова обидели, и он приспособил их на репицу своего боевого коня.
Кочубей, отослав Левшакова, полюбопытствовал:
— А кто ж вы будете: рядовые брюхолазы або начальство?
— Можно и познакомиться, — просто сказал человек в папахе. — Кандыбин — помощник комиссара фронта.
— Старцев — военный руководитель, да и комиссар тоже, — представился человек в черкеске.
— А он тоже комиссар? — неприязненно, ткнув пальцем в третьего, с тонким голоском, спросил Кочубей.
— Нет, это Птаха — командир кавалерии у Кондрашева. Наездник, — ответил Кандыбин и передвинулся ближе к плетню , так как ему показалось, что с той стороны плеснули весла.
— Эге, — покрутил головой Кочубей, — этот для меня понятный, вот этот самый Птаха, а вот як комиссары в самый переплет влипли, га?
Кандыбин сдержанно засмеялся.
— Потому что комиссары, больше не почему.
Вскоре прибыла сестра. Вынырнув из темноты вслед за Левшаковым, она деловито спросила:
— Где раненый?
Раненый подполз. Наталья начала возиться около него, тихонечко покрикивая:
— Ну, ну, не скули. Переворачивайся же! Ну и колода! Пустяковая рана. Тише скули, а то кадет подслухает. Ну и мужики дохлые пошли.
Пехотинец был ранен в бедро, потерял много крови. Рана была серьезная. Боец поворачивался с трудом.
— Эй, вы, — позвала Наталья, — помогите! Замучилась.
Провожаемый шутками товарищей, на помощь подполз боец.