– Отвага и верность ещё живут в этом мире! – проделав по комнате первые шаги и наблюдая манипуляции врачей над раной Грейма, заговорил Гитлер. Он приблизился к кушетке. Фюрер долго жал руку Грейму, потом обратился к Райч: – Я приветствую вас, мой отважный лётчик-испытатель!
Поднявшись с кушетки, Ханна низко опустила голову, не решаясь поднять взгляд на того, кто многие годы оставался её кумиром.
– Кавалер Грейм! Фройляйн Райч! – Гитлер с вялой улыбкой на лице вновь приветствовал их. Он был поражён тем, что они почти без труда приземлились в окружённом со всех сторон городе. Фюрер галантно поцеловал руку Ханне и произнес: – Я очень рад, что вы добрались невредимыми, более менее. Сидите! – проявил он заботу о Ханне. Присел на кушетку рядом с ней и в её глазах прочитал обожание, греющее душу.
– Мой фюрер! – Грейм словесно привлёк к себе внимание. – Ханна – мой добрый ангел. Она с блеском доставила меня по назначению.
Ответной реакцией на эти слова благодарности стала заботливо-сосредоточенная мина фюрера, сидевшего у постели раненого.
– Мы попали под сильный обстрел, но смогли посадить самолёт в Гатове. Все дороги перекрыты, поэтому мы снова сели на самолёт, на этот раз мы выбрали «Физелер-шторьх» и пролетели над русскими позициями. Мы приземлились в нескольких сотнях метрах отсюда. Перед самой посадкой нас накрыла русская артиллерия. Генерал-полковник оказался ранен, но выдержал испытание судьбы. Слава богу, доктор Штумпфеггер позаботился о его ране.
– Я всё ещё надеюсь, милая Ханна, что генерал Венк со своей армией подойдёт с юга. Он должен отогнать русских подальше. Тогда мы овладеем положением.
Сказав это, Гитлер изобразил некое подобие улыбки, встал, но неожиданно покачнулся. Ханна поддержала его за локоть.
– Нет-нет, ничего, спасибо, – опять улыбнулся фюрер. И вдруг он внезапно дал волю своим эмоциям: – Этот ультиматум, наглый ультиматум! Ничего теперь не осталось. Вы только вообразите себе, Грейм, что мне пришлось пережить! Нарушение клятв, сплошное предательство, а теперь ещё Геринг. Он направил мне непочтительную телеграмму. Он готов управлять вместо меня из Берхтесгадена. Всё кончено! Нет такой несправедливости, которая не выпала бы на мою долю.
– Мой фюрер! – горячо произнесла Райч. – Германия заворожена вами до самих глубин души. Мы можем вывезти вас из осаждённого Берлина. Собираясь прилететь сюда за вами, я и представить не могла, что положение здесь столь серьёзно и безнадёжно.
– Милая Ханна! – сказал Гитлер. – Я надеюсь на помощь Венка.
– Тогда я и Ханна остаёмся с вами, мой фюрер! – Грейм в этих словах выразил общее мнение.
– Я тронут, мои друзья, и разрешаю вам остаться! – дал добро фюрер. – История люфтваффе надолго запомнит ваш выбор. – И неожиданно добавил: – Я назначаю вас, генерал, преемником Геринга на посту главнокомандующего люфтваффе. От имени немецкого народа я жму вашу мужественную руку!
Риттер фон Грейм до глубины души был тронут такой честью и согласился с решением фюрера.
– Ваши лётчики также могут прийти сюда! – этим решением Гитлер дал Ханне такое право.
– Я бы хотела, чтобы смогли, – высказала Ханна своё пожелание. Заметив недоумение фюрера, она вынуждена была пояснить: – Чтобы они остались живы после сегодняшней схватки.
– Ваш подвиг, – довольно громко произнёс Гитлер, неожиданно выпрямившись. – Ваш личный подвиг, Ханна, и подвиг ваших пилотов будет золотыми буквами вписан в историю германской авиации. Я верю, эта история не прекратится, какая бы судьба ни постигла нас теперь!
– Хайль Гитлер! – в знак согласия Ханна взмахнула рукой. Но не сдержалась. Против своей воли Ханна ощутила подступающие слёзы. Гитлер поднялся, ибо почувствовал, что Грейм устал от перелёта и потери крови, и, попрощавшись, удалился, оставляя Ханну горевать о крахе человека, который совсем недавно олицетворял для всех немцев Германию.
– А, синеглазая Кассиопея! – Геббельс стоял перед Ханной и смотрел ей в глаза. – Отважная лётчица фюрера! Ты прилетела, чтобы спасти для нации нашего фюрера? По твоим глазам вижу, что это именно так! Тебе покорны даже небеса! Магда говорила о тебе и восхищалась твоим героическим поступком. Он – выше всяких похвал, Ханна!