Стрелитц ринулся было выполнять, больно схватив Анну за локоть, но Мюллер словесно остановил его:
– Не ты, дружище! Не ты! Не торопись, дружок, а то поспешишь!
Мюллер прошёл к столу, снял трубку с телефона и требовательно произнёс:
– Зигфрида ко мне!
Распорядившись, Мюллер положил трубку на рычаг, загадочно улыбнулся женщине, сбитой с толку его речами, но говорить ничего не стал. Шеф гестапо любил создавать новые загадки, мифы, но ключ к их расшифровке всегда находился в его голове. Так было и в этот раз. Никто не имеет права вторгаться на его заветную территорию. Ждать Зигфрида пришлось недолго.
– Хайль Гитлер! – выкрикнул Зигфрид, как только вошёл.
– Хайль, дружище! – отреагировав на это приветствие по старинке, Мюллер встал с места и приблизился к эсэсману. – У меня есть для тебя работа, Зигфрид! Видишь эту красавицу? – задавая вопрос, Мюллер кивнул головой в ту сторону, где стояла Анна. – Ни за что не поверишь, что она – особо опасный преступник. К радости гестапо, поймали с поличным. Против неё имеются серьёзные улики, и я не могу в целях следствия оставить её на свободе – а вдруг она скроется? Я хочу подвергнуть её строгой изоляции от общества, оно не останется перед нами в долгу, а скажет нам спасибо. Поэтому сейчас ты сопроводишь её в камеру, что будет в интересах её же безопасности. Мне очень не хотелось бы, чтобы наши горожане устроили над ней самосуд. Поступим с ней гуманно. За её безопасность отвечаешь головой. Ты будешь рядом с ней потому, что это необходимо. По первому моему требованию лично ты, желательно в письменной форме, будешь докладывать о ней всё, чем она займётся «во время отдыха».
– Слушаюсь, группенфюрер! – исполнительно боднув головой, рявкнул Зигфрид. – Прикажете выполнять?
– Выполняй!
Кулаком легонько подтолкнув арестантку в спину, Зигфрид вместе с ней двинулся к двери. Мюллер и Стрелитц остались одни.
– Ну а теперь вкратце изложи мне, как оно было на самом деле? – поинтересовался Мюллер. – Мы научились создавать красивые версии, позволяющие нам сажать людей в тюрьмы без каких-либо реальных оснований, но зачастую людская глупость тому порука. Ты сначала прочитай, дурашка, что тебе подсовывает хитрый следователь, а потом ставь автограф под показаниями.
– Группенфюрер! – сказал Оскар. – Я сделал так, что детективы незаметно подбросили к её ногам эту карточку, а она возьми, дура, и подними её. С загоревшимися от радости глазами. При задержании она так была напугана зверскими лицами гестаповцев, что не удосужилась отрицать ничего, а покорно кивала головой, что ей ни говорили, и тем самым вынесла себе смертный приговор. Призналась, что подобрала её. Все её показания я аккуратно зафиксировал в протоколе первого допроса, который непременно ляжет в том уголовного дела.
– Вот так к нам и попадают невиновные! – докончил Мюллер за Оскара. – Но для нас она виновна в том, что она нам нужна. Таких людей надо держать при себе. Пусть лучше у нас будет она, жертва состряпанных показаний, чем никого. Я просил бы тебя, Оскар, не производить больше каких-либо действий против нашей подопечной. На сегодня хватит с нас. Как говорится, жив буду – доскажу в другой раз. Иди, Оскар! Отсыпайся! Ты сделал невозможное, спас операцию, но впереди у нас много дел, и все они должны быть решены в установленное время.
Глава 2
27 апреля 1945 года
В эту пятницу ранним утром, что наступило вслед за событиями, изложенными в последней главе, ураган огня и стали обрушился на сад рейхсканцелярии, где находился и фюрербункер Б-207. Песчаная почва сада буквально вся была перепахана разрывами снарядов, и человеку выходить наружу было смерти подобно.
На всём Берлине лежал отпечаток не столько весны, сколько смерти. Столица рейха превратилась в передовую. Три четверти столицы находились в руках русских – красноармейцы могли наблюдать купол, башенки и колонны рейхстага, но остатки гарнизона оборонялись как могли, используя водные рубежи и оборонительные сооружения.
Что делало в таком случае гражданское население? Оно не дремало, а прослышав о бесчинствах русских солдат над немецким населением, о которых, перемежая правду с ложью, говорил в эфир Геббельс, в свою очередь, тоже помогало вести оборонительные бои. Тяжелейшие сражения шли не за улицы и кварталы, а за отдельные здания и перекрёстки улиц. На улицах и площадях стоял свист пуль. Большие дома со всеми этажами и подвалами превратились в гнёзда упорно отстреливавшихся немцев. Они умирали, сражаясь.