- Фимуля?! - изумленно воскликнула Грета. - Как ты здесь оказался?
- Ребята позвонили, я и подъехал, - Коган опустил руку с кочергой.
- На чем?
- Сначала на самолете, потом на автомобиле, - пожал
плечами Фима. - Вон он, за окном стоит.
- Но как ты попал в дом?
- Как все нормальные люди - через дверь. Это вы все норовите решать проблемы с заднего хода...
Алик помог Загребскому выбраться из "опеля". Вместе с Фимой они связали мычащему Коляну руки и уложили его на кусок брезента.
Грета в прострации растирала Симе виски.
- Чем не Варнемюнде в сорок восьмом году, - пригова-ривала Сима. - Колян вместо Иванько лежит в отрубе на га-ражном полу, а сам Иванько валяется дохлый в "мерседесе", как генерал К. в "хейнкеле". Груню заменяет ее дочь, и только я остаюсь неизменным персонажем этой человечес-кой комедии. Разумеется, в мире ничто не вечно, но зато все повторяется... Алик, у меня в сумке есть нюхательная соль. Будь добр, дружочек, подай мне моего крокодила.
Алик подобрал лежащий у стены ридикюль, и Сима принялась в нем рыться морщинистыми лапками.
- Ничего не понимаю, - сказала она удивленно. - Где же мой медальон? Ведь покойник любезно вернул мне его десять минут назад.
- А я хотела бы знать, где эта сучка! - воскликнула Грета, выходя из ступора. - Где Мила, ети ее мать? Это она успела вытащить медальон! Неужели эта юная шлюха сделала нас всех?!
- Получается, что у нее есть обе половинки кода, - пробормотала Сима. - Одну только что озвучила Грета, другая в моем медальоне. И это при том, что эта мандолина еще четверть часа назад не знала вообще ничего. Вот это карьера! Это вам не на Берлинскую стену прыгать, и не от танков уворачиваться на будапештской набережной...
- Надо ее перехватить! - крикнула Грета. - Фимка, поехали!
От звуков ее голоса с соседней ели, фыркнув крыль-ями, снялась стая скворцов.
- Поздно, ребята, - произнес молчавший до сих пор За-гребский. Я хоть и контуженный, но слуха пока не потерял.
По аллее, завывая сиреной и разбрасывая синие сполохи, приближался полицейский микроавтобус.
Глава XVII. Подарок для Груни
- Не перестаю удивляться западному правосудию, - Коган, сцепив руки над обрамленной кудрями лысиной, разминал затекшую спину. - В восемьдесят девятом меня посадили ни за хрен собачий, а сегодня выпустили, хотя я этому козлу реально чуть голову кочергой не проломил. Да еще данкещён сказали за давно разыскиваемого преступ-ника.
Загребский и Алик дружно дымили на лавочке во дво-ре полицейского участка.
- Фимочка, русскому человеку этого не понять, даже если он трижды еврей, - сказал Загребский. - Законы он на дух не переносит и, рассуждая от противного, глубоко убежден, что, нарушая их, живет по совести. Справедли-вость ему представляется в виде манны небесной, которая должна автоматически проливаться с неба всякий раз, как только в ней возникнет необходимость. Ему и в голову не приходит, что справедливость - такая же абстрактная категория, как добро или зло. И чтобы оживить ее, претво-рить в реальность, надо потрудиться самому или нанять адвоката.
- Ты, конечно, прав, Загер, - сказал Алик. - Но как объяснить это народу, которому веками вдалбливали, что власть - понятие сакральное? Как отвратить русский народ от исторического фатализма, от соблазна по любому поводу отдаваться на волю бога или эмитируемой им власти? Решить эту задачу - все равно что отучить россиян от пьянства. Но все попытки сделать России прививку здоро-вого экзистенциализма до сих пор оканчивались пшиком.
- Сразу видно, что ты недавно сдал кандидатский ми-нимум по философии, - засмеялся Загребский. - Излагаешь в целом верно, но если хочешь обрести единомышленников, выражайся проще.
Однако освобождение из-под стражи требовало от Алика немедленной эмоциональной разрядки.
- Одновременно с обожествлением власти идет встреч-
ный процесс - десакрализация бога. Сегодняшний русский бог - вроде старшины, чьи приказы не обсуждаются, но и не выполняются. Происходит некий идеологический сабо-таж, то есть активное нежелание следовать какой-либо идее вообще.
- Тогда уж, скорее, духовный саботаж, коль скоро речь идет о боге.
- Нет, именно идеологический. Идеология - это низ-ший уровень духовности, ее практическое воплощение. Се-годня сам бог не слишком духовен - он теперь восприни-мается как некий идеологический проект. Уже не говоря о церкви, которая этот проект обслуживает...
- Мужики, вы охренели? - выпучил глаза Коган. - Вы где находитесь? Как будто не из кутузки откинулись, а с философского семинара. Скорее бы девушек наших офор-мили... Ага, вот и они.
В дверях показались "девушки". Грета толкала перед собой коляску с Симой. Обе источали серии улыбок всевоз-
можных широт.
- Да вас просто не узнать, драгоценные мои! - Фима удивленно раскинул руки. - Смотритесь как две именин-ницы.
- И, слава богу, есть отчего! - Гретой владело не свой-ственное ей радостное возбуждение.
- Что случилось?
- Они нашли мой медальон! - прокаркала Сима. - Вот что значит немецкая педантичность! Хотя шмон был самый обычный, как на этапе. Раком не ставили и приседать не заставляли. Да я бы все равно не смогла.
- Они поймали Милу?!
- Какое там! - махнула рукой Грета. - Эта пронырли-вая тварь уже черт знает где. Все гораздо проще. У нашей Симули дыра не только в памяти, но и в подкладке ее об-лезлой крокодиловой сумки. Туда он и провалился. Теперь нам будет только везти. Есть бог, есть! Все в руке божьей!
- А Алик только что сказал, что бог на современном ис-торическом отрезке не при делах, - сказал Фима.
- Алик погорячился. Фимка, заводи свой прокатный драндулет. Мы едем в Берлин, на Фридрихштрассе!
- Сначала к Бранденбургским воротам, - выцветшие глаза Симы смотрели с непреклонной решимостью. - Фимочка, и у цветочного по дороге притормози, будь добр.
- Хорошо, - недовольно сказала Грета, - только побыст-рее. А то банк закроется.
- Не закроется. И деньги никуда не убегут. Они, в отличие от нас с тобой, мертвые, а значит - вечные. Чем позже мы до них доберемся, тем больше их станет. Проценты накапают.
- Что-то ты мне не нравишься, Сима... - Грета подо-зрительно посмотрела на старуху.
- Я не коробка с драгоценностями, чтобы всем нра-виться, - проворчала Сима. - Но прежде чем набить карма-ны, надо рассчитаться с долгами...
До Берлина ехали молча. Фима сосредоточенно смо-трел на дорогу, Грета деловито рыскала в телефоне, Сима глядела на медленно вращающиеся по сторонам поля каким-то особым, просветленным взглядом. Загребский, чувствуя себя посторонним, задумчиво жевал бороду.
- Откуда у тебя новый пиджак? -шепнул ему в ухо Алик.
- В гараже у покойника позаимствовал, - ответно прошептал Загребский. - Ему-то он теперь без надобности, а у меня куртка разорвалась...
У Бранденбургских ворот Сима неожиданно для всех самостоятельно выбралась из машины.
- Я хочу пройтись, - заявила она, обведя компанию
независимым и отчасти даже бесшабашным взглядом. - Но сначала мы навестим мою дорогую подругу. Это она дает мне силы ходить.
Грета подавила вздох.
Сима положила букетик тюльпанов на оттаявшую землю у каменной громады ворот и с трудом разогнулась, беззвучно шевеля старческими губами. Со сгорбленной спиной, одетая в длинный плащ с разъезжающимися по-лями она была похожа на готовую улететь божью коровку.
- Давайте дойдем до набережной, - предложила Сима. - Это недалеко.
- Господи, Сима, к чему все эти ритуальные походы по
местам боевой славы? - раздраженно сказала Грета. - Да-вай лучше все скорее закончим. А матери поставим хоро-ший памятник...
- Греточка, ты просто молодец! - расцвела Сима. - Конечно матери нужен памятник. Как же я сама до сих пор не догадалась? Только здесь ведь не разрешат...