- Выходит, человечья порода вообще не признает ни-каких моральных устоев? - голос Загребского доносился до Алика словно сквозь вату.
- Ну, почему же. Есть простые вещи. Нельзя убивать, красть...
- ... прелюбодействовать...
- Ты про заповеди божьи? Вот уж где попы хитро перемешали природную человеческую мораль с инстру-ментами порабощения. Да еще нагло приписали их автор-ство самому богу, чтобы обыватель трясся от страха их на-рушить. Ты помнишь первую заповедь?
- В общих чертах... - замялся Загребский.
- В ней бог первым делом заявляет о своей эксклюзив-ной власти - да не будет у тебя других богов пред лицом моим, - и это главное, для чего все эти заповеди выдуманы. В четвертой заповеди звучит уже неприкрытая угроза - бог не оставит безнаказанным того, кто произносит его имя всуе. И при чем тут, спрашивается, прелюбодеяние, если оно происходит по взаимному согласию? Или, скажем, пос-ледняя заповедь: не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его и так далее, включая движимое и недвижимое имущество и домашний скот. Это же в чистом виде преследование за оруэлловские мыслепреступления. Я уже не говорю про сак-ральную легитимизацию человеческого рабства.
- Натик, тогда какие же заповеди правильные? Скажи мне номера, я их распечатаю из интернета и буду им следовать.
- Шут ты гороховый, Загребский. На самом деле, дово-льно одной заповеди - не насилуй. Всякий волен делать что угодно, не насилуя другого. В эту формулу вписываются и пресловутые "не убий - не укради", с которых начался наш разговор. Украденное или насильно отнятое не перестанет быть таковым до тех пор, пока его не вернут законному владельцу - будь то деньги, драгоценности или черномор-ский полуостров.
- Но если владельца давно нет? Что плохого, если цен-ности пойдут на благородные цели? Ты ведь хотела двигать вперед хирургию, и Алькин лазер, как ты говоришь, для этого прекрасно подойдет. Вот и творите вместе на здоро-вье, не зная проблем с инвестициями. А меня электронщи-ком возьмете...
- Каждый из нас и так занят своим делом. А деньги -не всегда главный и верный помощник. Есть вещи поваж-нее. Если бы Алика не втравили в эту идиотскую историю с поиском кода, он бы не валялся сейчас здесь с сотрясением мозга и восемнадцатью швами...
- Это на меня затмение нашло. Он, когда очнется, может на меня в суд подать. Я прятаться не буду.
- Не думаю, что он это сделает. Но твоя мысль исполь-зовать ворованное во благо человечества ему, вероятно, по-кажется вполне симпатичной.
- Натик, но ведь это на самом деле грандиозная идея! Мы сможем открыть экспериментальную клинику, делать уникальные операции...
- У тебя, Загребский, телега впереди лошади. Получа-
ется, что не благородная идея тобой движет, а попросту не дает покоя мешок с деньгами.
- Это все абстрактные рассуждения. На самом деле, мы могли бы спасать больных детей. Еще Достоевский пи-сал, что никакая мораль не стоит слезинки замученного ребенка...
- Число способов, которыми люди договариваются со своей совестью, не поддается учету. Нет никакой разницы в том, как ты используешь ворованное - для собственной наживы или для блага человечества. Если хочешь помочь детям - пиши в газеты, требуй денег у правительства, соби-рай пожертвования, ищи спонсоров... А ворованное надо вернуть. И тогда настанет конец всем моральным страда-ниям.
- Вернуть - кому? Хозяева этих ценностей давно умер-ли.
- Наследники найдутся. Ты говорил, что там камни серьезные - значит, они есть в каталогах. А тысячедолларо-вые купюры хранятся только в банках. Найти владельца по номерам не составит труда... И вообще, Загребский, перестань морочить мне голову. Ты же сам совета спросил, разве не так? Я свое мнение сказала, а ты теперь поступай со своими сокровищами как знаешь. Главное, я Альку починила. Кстати, ему пора выходить из комы...
Алик открыл глаза и посмотрел на Ренату лучезарным
взглядом выздоравливающего мученика. Загребский поспе-
шно поднялся с кресла и наклонился над больным в позе, соединяющей в себе покаяние и сострадание. Его облик ра-зительно переменился. Исчезла рыжая ассирийская борода, и свежая щетина была похожа на налет ржавчины.
- Как это понимать, маэстро? - плохо повинующимся языком проговорил Алик. - Разве борода - не символ сво-боды? А как же Лев Толстой, Фидель Кастро, Хемингуэй, Че Гевара? В конце концов - Достоевский?
- Свобода оказалась понятием растяжимым, как грузо-вик с гондонами, - смущенно развел руками Загребский. - Извини, Натик... Для блохи, которую я вчера выловил, моя бородища была, вероятно, океаном свободы. Но Федор Михалычу с его жидкой бороденкой такая метафора, скорее всего, просто не приходила в голову. И вообще, борода свое отжила. Я теперь новую жизнь начну - чисто выбритую, как лобок пионерки. Натик, прости еще раз...
В палату вошла медсестра с ярлычком "Sveta" на плоской груди.
- Тут телефон пациента все время козой блеет, - сказала она недовольно. - Я еще вчера хотела вам сказать, думала, может, родственники беспокоятся. Но кузина говорит, что ничего срочного. А он опять блеет...
- Какая кузина?
- Которая вчера приходила. В плаще, в темных очках. В палату не рвалась, только телефон пациента проверила. Сказала - попозже позвонит...
- Дайте сюда, - Алик восковой ладонью принял плитку телефона.
Он долго шевелил губами, вчитываясь в текст, а потом без сил отвалился на подушку.
- Читайте сами, - махнул он рукой.
Рената с ревнивым любопытством черканула пальцем по экранчику. Загребский занял позицию за ее спиной. Медсестра принялась приводить в порядок палату.
"Не суди меня строго, дорогой цыпленок, - прочла Ре-
ната, - за то, что мне пришлось покопаться в твоем блеющем телефончике. - Но не могла же я, как жалкая лузерша, отступиться в последний момент. Пришлось слегка за тобой присмотреть.
Я немного расстроилась за тебя, читая письмецо от твоей чистюли, но зато оно оказалось очень полезным для меня. Настолько полезным, что теперь тебе нет никакого смысла приезжать в банк на Фридрихштрассе, если ты не хочешь глупо выглядеть перед клерками.
Жаль, что ты так и не оценил меня по достоинству - скорее всего потому, что не способен ставить большие цели. Желаю тебе прожить правильную, чисто выбритую, подмытую и припудренную, без единого пятнышка жизнь. А если даже и замараешься невзначай, то современная пластическая хирургия и твоя пластилиновая мораль помогут тебе расстаться с любыми отметинами прош-лого - хоть в душе, хоть на теле.
С наилучшими пожеланиями, как ты понимаешь, Не-Мила и Не-Людик. Но, в конце концов, что в имени тебе моем?"
Рената неподвижно держала телефон на ладони, и его экранчик сначала потемнел, а потом погас окончательно.
- Ну что, Загер, - сказала она, отстраненно улыбаясь, - не жалеешь, что бороду сбрил?
- Чего уж тут, - вздохнул Загребский. - Поезд ушел, жалей не жалей...
- У вас новая борода быстро отрастет, - убежденно сказала медсестра "Sveta". - Видали, за одну только ночь ка-кая щетина вымахала?
Walnut Creek, 2015