Атлантическая солидарность и военное присутствие США в странах Старого Света стали важнейшими скрепами западной цивилизации. Неофициальной формулой альянса станет: присутствие США в Европе, Германия — под контролем, Россия — вне Европы («America — in, Germany — down, Russia — out»). Это и определяло характер взаимодействия России с западной системой. Началась гонка вооружений, которая обошлась человечеству за 45 лет в 18,45 трлн долл. (в долларах 2014 года)[96].
Трансатлантическая солидарность не раз подвергалась испытаниям в годы «холодной войны». США не поддержали англо-французскую интервенцию в районе Суэцкого канала в середине 1950-х годов, рассматривая ее как проявление неоколониализма. Серьезные трещины появились в годы американского вторжения в Индокитай в 1960–1970-е годы, когда США не могли рассчитывать на поддержку многих союзников, а президент Франции Шарль де Голль даже вывел страну из военной организации НАТО. Массовые антивоенные протесты, разлившиеся после поражения США, «вьетнамский синдром», экономические трудности, начало которым было положено решением стран ОПЕК в 1974 году сократить добычу нефти, что привело к скачку цен на энергию, — все это вновь вызвало волну рассуждений о кризисе Запада.
Однако в 1980-е настроения изменились. Сформировался новый — консервативный — консенсус, олицетворением которого выступали президент США Рональд Рейган и британский премьер Маргарет Тэтчер. Они стряхнули недавний пессимизм, возродив идеи великодержавности, военной силы, мессианизма, веры в западные ценности. Люди стали чувствовать гордость за принадлежность к западной цивилизации. Идеи свободного рынка положили начало экономике предложения, монетаризму и «вашингтонскому консенсусу». Был заявлен рывок в военном строительстве для достижения решительного перевеса над СССР. Именно как триумф такой политики был воспринят распад социалистического лагеря и Советского Союза на рубеже 1980–1990-х годов. Многие эксперты полагают, что пик западного влияния пришелся именно на 1990-е годы, когда США стали единственной глобальной сверхдержавой.
Тогда же в практическую плоскость встал вопрос о границах Запада: нужно было определить, как далеко распространять на восток европейские и евроатлантические институты — ЕС и НАТО. Хантингтон, на мой взгляд, адекватно объяснил логику поиска ответа в цивилизационных терминах. Он полагал, что представление о границе Запада дает «линия великого исторического раздела, которая существует на протяжении столетий, линия, отделяющая западные христианские народы от мусульманских и православных народов. Эта линия определилась еще во времена разделения Римской империи в четвертом веке и создания Священной Римской империи в десятом. Она находилась примерно там же, где и сейчас, на протяжении 500 лет. Начинаясь на севере, она идет вдоль сегодняшних границ России с Финляндией и Прибалтикой (Эстонией, Латвией и Литвой); по Западной Белоруссии, по Украине, отделяя униатский запад от православного востока; через Румынию, между Трансильванией, населенной венграми-католиками, и остальной частью страны, затем по бывшей Югославии, по границе, отделяющей Словению и Хорватию от остальных республик. На Балканах эта линия совпадает с исторической границей между Австро-Венгерской и Оттоманской империями. Это — культурная граница Европы, и в мире после холодной войны она стала также политической и экономической границей Европы и Запада… Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство и начинаются ислам и православие»[97]. Нетрудно заметить, что почти точно по этим линиям установилась восточная граница НАТО и Евросоюза, а сейчас проходит раскол Украины.
Одним из парадоксальных результатов триумфа Запада в холодной войне и расширения его интеграционных институтов стало заметное ослабление внутреннего единства. Еще в разгар горбачевской «перестройки» один из ее идеологов член Политбюро ЦК КПСС Александр Яковлев сказал, что Советский Союз совершит самую страшную для Запада вещь — исчезнет как угроза. Исчезновение СССР лишило западные страны множества внутренних скреп. Моизи имеет все основания утверждать: «Чтобы коротко охарактеризовать этот разлом, можно сказать, что пренебрежение, которое Америка испытывала к Европе, росло, в то время как европейцы почувствовали, что их потребность в Америке ослабла»[98]. Евросоюз старался делать больший упор на «мягкой силе», «пуле суверенитетов» и размывании государственных границ и суверенитетов. США гораздо больше полагались на «жесткую силу» — готовность применять военную силу, в том числе превентивно — и незыблемость собственного суверенитета. Известный американский неоконсерватор Роберт Кейган считал, что американцы — с Марса и их идеал могущество, а европейцы — с Венеры и стремятся к раю на Земле[99].
96
Samuel Charap, Jeremy Shapiro. Consequences of the New Cold War//Survival. April — May, 2015. P. 41.
98
Доминик Моизи. Геополитика эмоций. Как культуры страха, унижения и надежды трансформируют мир. М., 2010. С. 157–158.
99
Robert Kagan. Of Paradise and Power. America and Europe in the New World Order. N. Y., 2003.