| Арингароса был прекрасен душой, а не телом. |
| As the jet passed over the coast of Portugal, the cell phone in Aringarosa's cassock began vibrating in silent ring mode. Despite airline regulations prohibiting the use of cell phones during flights, Aringarosa knew this was a call he could not miss. Only one man possessed this number, the man who had mailed Aringarosa the phone. | Лайнер пролетал над побережьем Португалии, когда вдруг завибрировал мобильный телефон, спрятанный в складках сутаны. Арингароса знал о правилах, запрещавших пользоваться мобильной связью во время полетов, но этого звонка он ждал. Лишь один человек на свете знал этот номер, он же послал Арингаросе по почте и сам телефон. |
| Excited, the bishop answered quietly. "Yes?""Silas has located the keystone," the caller said. "It is in Paris. Within the Church of Saint-Sulpice."Bishop Aringarosa smiled. "Then we are close.""We can obtain it immediately. But we need your influence." "Of course. Tell me what to do." | — Да? — тихо сказал в трубку епископ.— Сайлас нашел краеугольный камень, — ответил ему голос. — Он в Париже. Спрятан в церкви Сен-Сюльпис.Епископ так и расплылся в довольной улыбке.— Тогда мы совсем близко.— Можем получить его немедленно. Но необходимо ваше влияние.— Да, конечно. Говорите, что я должен делать. |
| When Aringarosa switched off the phone, his heart was pounding. He gazed once again into the void of night, feeling dwarfed by the events he had put into motion. | Когда Арингароса наконец выключил мобильник, сердце у него неистово колотилось. И чтобы успокоиться, он снова выглянул во тьму ночи, чувствуя себя игрушкой в водовороте событий, которым сам же положил начало. |
| *** | *** |
| Five hundred miles away, the albino named Silas stood over a small basin of water and dabbed the blood from his back, watching the patterns of red spinning in the water. Purge me with hyssop and I shall be clean, he prayed, quoting Psalms. Wash me, and I shall be whiter than snow. | В пятистах милях от него альбинос по имени Сайлас, склонившись над тазиком, промывал губкой раны на спине. Красновато-коричневые разводы быстро замутили воду.— Омой меня иссопом, и снова буду чист я, — бормотал он слова молитвы. — Омой меня благодатью своей, и стану я белее снега. |
| Silas was feeling an aroused anticipation that he had not felt since his previous life. It both surprised and electrified him. For the last decade, he had been following The Way, cleansing himself of sins... rebuilding his life... erasing the violence in his past. Tonight, however, it had all come rushing back. The hatred he had fought so hard to bury had been summoned. He had been startled how quickly his past had resurfaced. And with it, of course, had come his skills. Rusty but serviceable. | Никогда прежде не испытывал Сайлас такого душевного подъема. И это удивляло и умиляло его. На протяжении последних десяти лет он свято соблюдал законы "Пути", старался очиститься от грехов, полностью изменить свою жизнь, вычеркнуть из памяти насилие, к которому прибегал в прошлом. И вдруг сегодня все это вернулось. Ненависть, с которой он боролся долгие годы, снова оказалась востребованной. И он не уставал дивиться тому, как быстро прошлое вновь взяло над ним верх. А имеете с ним, разумеется, проснулись и его навыки. Скверные и отчасти позабытые, они опять стали нужны. |
| Jesus' message is one of peace... of nonviolence... of love. This was the message Silas had been taught from the beginning, and the message he held in his heart. And yet this was the message the enemies of Christ now threatened to destroy. Those who threaten God with force will be met with force. Immovable and steadfast. | Иисус учит нас миролюбию... любви... Он отвергает насилие. Этому учился Сайлас последние годы, и слова эти нашли место и его сердце. И вот теперь враги Христа хотят разрушить, уничтожить это Его учение. Тот, кто угрожает Богу мечом, от меча и погибнет. От меча быстрого и беспощадного. |
| For two millennia, Christian soldiers had defended their faith against those who tried to displace it. Tonight, Silas had been called to battle.Drying his wounds, he donned his ankle-length, hooded robe. It was plain, made of dark wool, accentuating the whiteness of his skin and hair. Tightening the rope-tie around his waist, he raised the hood over his head and allowed his red eyes to admire his reflection in the mirror. The wheels are in motion. | № протяжении двух тысячелетий солдаты Христа защищали свою перу от тех, кто пытался уничтожить ее. Сегодня Сайласа призывали в их ряды. Раны немного подсохли, и он накинул долгополую сутану с капюшоном. Самого простого покроя, из грубой темной шерсти, на ее фоне резко выделились белизной руки и волосы. Подвязав сутану веревкой, он натянул капюшон на голову, подошел к зеркалу. Красные глазки любовались отражением. Колесики и винтики событий завертелись. |
| CHAPTER 6 | ГЛАВА 6 |
| Having squeezed beneath the security gate, Robert Langdon now stood just inside the entrance to the Grand Gallery. He was staring into the mouth of a long, deep | Протиснувшись под решеткой, Роберт Лэнгдон оказался у входа в Большую галерею. Ощущение было такое, точно он заглядывает в пасть длинного и глубокого |