| Now, having returned to France for the first time since being arrested and shipped to prison in Andorra, Silas could feel his homeland testing him, dragging violent memories from his redeemed soul. You have been reborn, he reminded himself. His service to God today had required the sin of murder, and it was a sacrifice Silas knew he would have to hold silently in his heart for all eternity. | Впервые вернувшись во Францию после ареста и тюремного заключения в Андорре, Сайлас чувствовал, что родная земля испытывает его, пробуждает в душе самые жестокие воспоминания. Ты родился заново, напомнил он себе. Сегодня служение Господу требовало совершить грех, убийство, но это было жертвой во славу того же Г оспода, и Сайлас знал, что ему за это воздастся. |
| The measure of your faith is the measure of the pain you can endure, the Teacher had told him. Silas was no stranger to pain and felt eager to prove himself to the Teacher, the one who had assured him his actions were ordained by a higher power. | Мера веры твоей — это мера боли, которую ты можешь вынести, так говорил ему Учитель. Что такое боль, Сайлас знал хорошо и стремился доказать Учителю, что ему все нипочем, если поступками его движет высшая сила. |
| "Hago la obra de Dios," Silas whispered, moving now toward the church entrance. | — Hago la obra de Dios28, — прошептал Сайлас и двинулся к входу в церковь. |
| Pausing in the shadow of the massive doorway, he took a deep breath. It was not until this instant that he truly realized what he was about to do, and what awaited him inside. | Остановившись в тени массивных дверей, он глубоко втянул ртом воздух. Лишь сейчас со всей ясностью он понял, что должен сделать и что ждет его внутри. |
| The keystone. It will lead us to our final goal. | Краеугольный камень. Он приведет нас к цели. |
| He raised his ghost-white fist and banged three times on the door. | И вот, подняв белую, как у призрака, руку, он трижды постучал в дверь. |
| Moments later, the bolts of the enormous wooden portal began to move. | Через минуту послышался грохот отпираемых запоров. Огромная дверь отворилась. |
| CHAPTER 16 | ГЛАВА 16 |
| Sophie wondered how long it would take Fache to figure | Интересно, подумала Софи, сколько времени |
| out she had not left the building. Seeing that Langdon was clearly overwhelmed, Sophie questioned whether she had done the right thing by cornering him here in the men's room. | понадобится Фашу, чтобы понять: из здания Лувра она не выходила? Лэнгдон был просто потрясен новым известием, и она в очередной раз усомнилась, что поступила правильно, загнав его сюда и поделившись информацией. |
| What else was I supposed to do? | Но что еще мне было делать? |
| She pictured her grandfather's body, naked and spread-eagle on the floor. There was a time when he had meant the world to her, yet tonight, Sophie was surprised to feel almost no sadness for the man. Jacques Sauniere was a stranger to her now. Their relationship had evaporated in a single instant one March night when she was twenty-two. Ten years ago. Sophie had come home a few days early from graduate university in England and mistakenly witnessed her grandfather engaged in something Sophie was obviously not supposed to see. It was an image she barely could believe to this day. | Она представила своего деда, как он лежит на полу голый, с нелепо раздвинутыми руками и ногами. Когда-то он был для нее всем, но сегодня Софи, к своему удивлению, вдруг поняла, что не испытывает особой жалости к этому человеку. Жак Соньер давно стал для нее чужим. Их отношениям пришел конец, когда ей было двадцать два, и разрушились они в одночасье. Десять лет назад. Тем мартовским вечером Софи вернулась домой из Англии, где училась в университете, на несколько дней раньше, чем ожидалось, и застала деда врасплох. И то, чем он занимался... она не должна была этого видеть, и лучше бы не видела никогда. Эта сцена так до сих пор и стоит перед глазами. |
| If I hadn 't seen it with my own eyes... | Ни за что бы не поверила, если бы не видела собственными глазами... |
| Too ashamed and stunned to endure her grandfather's pained attempts to explain, Sophie immediately moved out on her own, taking money she had saved, and getting a small flat with some roommates. She vowed never to speak to anyone about what she had seen. Her grandfather tried desperately to reach her, sending cards and letters, begging Sophie to meet him so he could explain. Explain how!? Sophie never responded except once—to forbid him ever to call her or try to meet her in public. She was afraid his explanation would be more terrifying than the incident itself. | Не слушая лепет Соньера, беспомощно пытавшегося объясниться, Софи, потрясенная и сгорающая от стыда, тут же покинула дом, забрав свои сбережения. И сняла маленькую квартирку, где поселилась с подругой. Она поклялась никому не говорить о том, что видела. Дед отчаянно искал примирения, посылал открытки и письма, умолял Софи о встрече, хотел объяснить. Но как можно объяснить такое? Софи ответила лишь раз: просила ее больше не беспокоить, запретила деду звонить и встречаться с ней на людях. Она боялась, что объяснение окажется еще более ужасным, чем сам поступок. |
| Incredibly, Sauniere had never given up on her, and Sophie now possessed a decade's worth of correspondence unopened in a dresser drawer. To her grandfather's credit, he had never once disobeyed her request and phoned her.
|