Пьемур молча кивнул и, убитый горем, повернулся к Пергамолу, по его лицу текли слезы. — Я знал, что этот день когда-нибудь наступит, Пергамол. Правда-правда, я в самом деле знал это. Но моё сердце надеялось, что она будет жить вечно. Ведь матери должны жить вечно?
— Да, это так.
— Я думаю, какая-то часть меня уйдет с ней. Это так больно, Пергамол.
— Я знаю. Наша Ама возьмет с собой часть каждого из нас, когда уйдет. Но самое лучшее от неё навсегда останется здесь, парень, — сказал Пергамол, и его голос дрогнул, когда он указал пальцем на своё сердце.
Стулья и табуреты стояли вокруг кровати Амы, чтобы её близкие смогли побыть рядом, и долгие часы люди молча прислушивались к каждому её дыханию. Люди со всего Крома пришли, чтобы поддержать тех, кто нёс эту прощальную вахту, утешая убитых горем тёплыми словами или сочувственным молчанием. Пьемур видел Сибелла, но это было недолго и на ходу: подмастерье Мастера-Арфиста просто пожал руку Пьемуру, выражая своё сочувствие.
Когда солнце стало садиться, и стало холодать, Ама сделала свой последний вдох. Когда из её лёгких вышли последние остатки воздуха, люди на мгновение растерялись и продолжали сидеть. Осознав, что это был последний вздох Амы, все встали и осторожно положили руки ей на голову, лицо, руки или ноги — туда, куда смогли достать. Они не хотели расставаться со своей Амой, не отдав ей дань своей последней лаской.
Дрина первой нарушила тишину, и, тихо рыдая, отвернулась от кровати. Пергамол широко раскрыл дверь, и все медленно вышли из комнаты. Позже, когда Аму обмыли и завернули в ткань, Пьемур помог перенести её маленькое тело на носилки из ивовых прутьев, которые сам помог изготовить. Потребовалось совсем немного времени, чтобы сплести носилки, имея столько рук, желающих помочь.
С непередаваемой нежностью они уложили Аму на пуховую подушку, венчавшую носилки, затем, один за другим, каждый положил маленький дар рядом с ней. Несколько младших девочек, детей подросших питомцев Амы, украсили её ложе венками из ромашек и маленькими букетами ароматных полевых цветов, а один маленький мальчик положил маленький ягодный пирог рядом с её рукой. Старики прятали записки, написанные на обрывках ткани, под камыш, на котором она лежала, а Пергамол положил ей под руку бурдюк с крепким вином, потому что, как он сказал, «она иногда любила пропустить глоток-другой». Пьемур же положил небольшой камушек возле её головы, осторожно развернув его так, чтобы на его поверхности было видно сердце, появившееся на нём благодаря ветру и волнам. Когда все дары были благополучно размещены рядом с телом Амы, общими усилиями подняли носилки на плечи тех, кто понесёт её в последний путь.
Их задача не была тяжёлой. Кортеж должен был всего лишь пронести носилки мимо домиков и прилежащих пастбищ, затем через холм к озеру. Каждый участник процессии зажег свечу, установленную в сужающуюся деревянную чашку, и поставил чашку на плетёные носилки, спущенные на воду. Все собрались тесной группой вокруг тела Амы и по команде Пергамола «Отпускай» мягко оттолкнули носилки от берега.
Когда тело Амы уплыло на середину озера, одна из женщин начала напевать мелодию, взглядом попросив Пьемура начать петь. Это была мелодия, которую каждый знал с детства. Лицо Пьемура было мокрым от слёз, его плечи сотрясали рыдания. Он почувствовал себя несчастным из-за того, что даже в такой момент не смог порадовать любимую Аму своим голосом, и, подняв заплаканное лицо к Пергамолу, с благодарностью увидел, что старший родственник понял его боль.
Пергамол выручил его, затянув прощальную песню:
Погребальная песнь была плавной и медленной, и Пьемур прислушался к негромкому пению Пергамола. Его глубокий голос был богатым, несмотря на то, что его никто не учил петь. Все замолчали, чтобы лучше слышать его пение, но тут, начав петь последние три слова куплета, Пергамол запнулся и замолчал, не справившись с охватившим его горем. Тишина повисла в воздухе. Дрина стояла рядом с Пергамолом, и Пьемур видел, как она положила руку ему на плечо, чтобы утешить его.
Молчание длилось так долго, что Пьемур уже начал думать, что песня прощания с Амой останется недопетой. Эта мысль показалась ему такой невыносимой, что он зажмурил глаза. Ама заслуживает того, чтобы её проводили достойно. Кто-то должен спеть прощальную песню для нее! Пьемур не открывал глаза, но не продолжил песню вместо Пергамола, боясь, что голос может подвести его. А это означало подвести Аму. Но кто-то должен закончить песню!