Дверь открыл сельскохозяйственный рабочий. Пилот сказал ему, что его зовут Хорн, из которого правильным является только буква H: его настоящее имя - Рудольф Гесс, и он является заместителем Адольфа Гитлера.
*
Гесс поклонялся Гитлеру более двадцати лет. В молодости он участвовал в мюнхенском путче и былвместе с Гитлером был заключен в тюрьму в Ландсберге, где он помог ему написать « Майн кампф». Он стал третьим в преемственности после Гитлера - Геринг был вторым - в 1939 году.
Но недавно, когда Гитлер больше увлекся военной стратегией, чем политикой, военные оттеснили его на задний план. Ответ был только один - доказать себя еще раз своему Богу, восстановившему Германию из пепла унижений.
До сих пор Гитлеру не удавалось решить одну задачу: ему не удалось убедить британцев, которыми он восхищался, искать мира. Поэтому Гесс решил, что сделает это, чтобы напомнить Гитлеру о его преданности и гениальности. Так получилось, что у него были контакты, в частности герцог Гамильтон, друг сына его собственного политического советника Карла Хаусхофера.
Герцог был также лордом Стюардом. Доверенное лицо короля и, без сомнения, Уинстона Черчилля. Поэтому Гесс решил прилететь к герцогу и сказать ему, что Гитлер просто искал дружбы с британцами - конечно, на условиях фюрера.
Он был немного встревожен, когда Канарис подошел к нему прямо перед вылетом из Аугсбурга. Если хитрый адмирал знал, что он задумал, сколько других членов волчьей стаи, окружавшей Гитлера, знали? Но Канарис успокоил его: «Моя работа - знать о таких вещах, но я никому больше не доверял».
Фактически Канарис просто подробно остановился на миссии Гесса. Почему бы не показать Черчиллю, как Гитлер планировал сокрушить Советский Союз - с указанием дат и деталей? Каждый мог видеть из планов, что это будет быстрая и сокрушительная победа. Тогда Гитлер обратится против Британии. Пока не …
«… Черчилль соглашается на сделку», - сказал Канарис. Другими словами, немного надавите на него. Когда Россия горит на одном фланге, фюрер не может не сокрушить Британию на другом. Даже Черчилль должен это оценить ».
И Канарис сообщил ему подробности Барбароссы с датой 22 июня. Детали, о которых я должен был знать, с горечью подумал Гесс. Последними словами Канариса были: «Но не упоминайте мое имя».
*
Черчиллю рассказали о приезде Гесса, когда он смотрел фильм братьев Маркс. Он сказал Идену организовать допрос Гесса.
Это были результаты допроса, которые захватили его, когда он стоял среди руин Палаты общин, пораженный бомбой в ночь прибытия Гесса. В ту субботу была варварская ночь. Возникли две тысячи пожаров, и из-за того, что Темза во время отлива и 150 водопроводов были разрушены бомбами, пожарные не смогли справиться. Три тысячи человек были убиты или ранены, почти все основные железнодорожные вокзалы заблокированы, пять доков и множество заводов ...
В каком-то смысле это облегчало размышления о том, что он делал. Обломки вокруг него доказали, что немцы не гнушались бомбить гражданские цели; как и русские - вероятно, меньше; так что единственный способ - это заставить двух врагов общей порядочности вести войну на истощение.
Но почему он должен был успокаивать себя?
Держась за руку, сгорбившись в пальто, он сердито смотрел на фотографов.
Поймет ли кто-нибудь, когда ему приписывают гибель, скажем, двадцати миллионов человек? Поджигатель войны… насмешка поднялась из-за разрушенной кладки у его ног. Но они бы не удовлетворились этим, если бы знали правду. Массовый убийца. Более. А так они, без сомнения, вышвырнут его, когда война будет выиграна. Он был рожден для войны, точно так же, как Чемберлен, смерть которого он оплакивал семь месяцев назад, был рожден для мира.
Одиночество остро посетило его, и снова щелкнули фотоаппараты фотографов.
Возможно, однажды люди поймут, что он спас их детей от чудовищного гнета. Они все еще будут помнить, что нацисты сделали с евреями, они все еще будут свидетелями того, что русские делают с соседними меньшинствами. Сорок лет… примерно столько же потребуется; за четыре десятилетия их окружало кольцо ответственности среднего возраста. Возможно, молодой Хоффман, которому тогда было бы за шестьдесят, расскажет эту историю. (Я должен дать ему полномочия.) Или, может быть, какой-нибудь журналист, пытающийся разгадать одну из загадок войны - а, ей-богу, секретов было достаточно - наткнется на правду.