И он им поверил. В обществе, в котором он переехал, британцы или американцы по-прежнему внушали им уверенность.
- Человек, который пытался меня застрелить, мертв?
«Мы так думаем».
Автомобиль, за рулем которого находился второй мужчина, очевидно младше Кросса, отвез их по набережной в старый, комфортабельный многоквартирный дом в районе Белен, недалеко от монастыря Жеронимуш.
Сама квартира, предположительно Кросса, была великолепна. Гостиная была просторной и залита светом; занавески были из золотой парчи, стулья и диваны в полоску регентства. Через окна, прежде чем Кросс задернул занавески, Хоффман увидел первые вечерние огни, пробегающие по Тежу.
Кросс, представившийся вторым секретарем британского посольства, допрашивал его самым приятным образом. Он поднял хрустальный графин и сказал: «Скотч?» как если бы мог быть другой напиток.
Хоффман покачал головой; Кросс заставил его почувствовать себя незрелым, и все же Кросс не мог быть намного старше. Возможно, двадцать пять, но сдержанные и уверенные - некоторые могли бы сказать снисходительно - как некоторые англичане; те, как догадывался Хоффман, не принадлежавшие к той знати, к которой они стремились, но все же грозные. И на хорошем каблуке, потому что немногие дипломатические службы, в первую очередь британские, предоставят двадцатипятилетнему служащему такую роскошную квартиру.
«Что ж, я собираюсь выпить. Вы уверены, что у вас не будет маленького драма?
«Нет, спасибо», - откинулся назад, чтобы изучить Кросса, наливая себе выпить.
Хоффман встретил немало англичан с тех пор, как приехал в Лиссабон, но почему-то этот не совсем подходил. Он был элегантендостаточно, костюм не слишком отглаженный, полосатый галстук нарочито перекос; его манеры были вялыми, его гладкие волосы были теплого каштанового оттенка, а его черты были красивы по-военному. Странно тогда, что его не было в армии. Хоффман чувствовал противоречия в нем, и они его беспокоили.
Например, загар; дипломаты никогда не были бронзовыми. А его руки были слишком большими, удушающими руками, что делало абсурдным белый шелковый носовой платок, заправленный в рукав его куртки. Хоффман не мог представить Кросса, играющего в английский крикет; Кровавые виды спорта были бы его родом. Его голос был модулированным, но контролируемым; когда Кросс, казалось, тратил слова зря, он тратил их зря. Нет, подумал Хоффман, твоя внешность - это камуфляж; под этой случайной милостью скрывается охотник.
Со стаканом в руке Кросс подошел к журнальному столику, стоящему перед холодно-пустым мраморным камином, и взял пистолет. - Тафт, человек, который привез нас сюда, вынул его из кармана плаща вашего убийцы. Будущий убийца, - поправился он. Он держал автомат за ствол. «Грубый, но эффективный, как говорится». Он указал на буквы CCCP на стволе ореха. «Без сомнения, откуда это взялось». Он сел на диван напротив Хоффмана, все еще держа пистолет.
«Был ли он русским?» - спросил Хоффман.
Кросс положил пистолет на полосатую подушку рядом с собой и выпил виски. «Думаю, мне стоит задать вопросы», - сказал он. «Привилегия спасателя». Он улыбнулся коктейльной вечеринке. - Как долго вы в Лиссабоне, мистер Хоффман?
'Около года.'
- Кажется, чешский паспорт. А вы работаете на Красный Крест ».
Заявления, а не вопросы.
Кросс спросил: «Когда вы уехали из Чехословакии, мистер Хоффман?»
«В 1938 году, когда немцы вошли в Судетскую область».
- Вы были из Судетской области?
Хоффман покачал головой. «Из Праги».
- Разве вы не уехали слишком рано?
«Напротив, это было время уйти, прежде чем вся Чехословакия была оккупирована».
'На каком языке ты говоришь?'
«Английский», - сказал Хоффман.
Кросс не улыбнулся. "Ваш родной язык?"
«И чешский, и словацкий, и немного венгерский».
«Хотел бы я обладать твоим талантом к языкам, - сказал Кросс. «Это не наша сильная сторона - мы думаем, что все должны говорить по-английски».
Он умер?
Мы так думаем.