Он добрался до Женевы без особых проблем - нацисты пытались перестроить Европу, сделав участь беглеца намного проще - и после обучения был отправлен в Лиссабон.
Сначала - после того, как он перестал действовать как провокатор, - он считал себя выполненным в своей работе. Пока не появился призрак, преследующий всех советских эмигрантов.
Мать Россия.
Как бы лихорадочно он ни работал, призрак продолжал появляться. Бич всех россиян с начала их истории: их любовь к родине, которая заставляет их терпеть любого деспота, какими бы ни были его атрибуты.
Именно эта любовь, гораздо более глубокая, чем любой традиционный патриотизм, объясняла все их взгляды. Их мазохизм. Их воинственность. Их чрезмерная реакция на критику.
Когда иностранец спросил русских, как они могут мириться с режимом еще более жестким, чем царизм, они ответили: «Потому что мы большевики», но они имели в виду: «Потому что мы русские».
Когда он кормил, размещал и отправлял сбитых с толку беженцев, Йозеф Хоффман вспоминал, что он Виктор Головин, и горевал о своем народе.
И в его голове повторился вопрос: человечество или страна?
Голос Кросса дошел до него. Волосы развевались у него на лбу, он указывал на берег.
«Я тебя не слышу».
- Челюсти ада, - крикнул Кросс. «Хорошее имя, не правда ли? Там бездна. Море заходит под скалу и грохочет, как гром во время шторма. А вот и пасть небесная, - сказал он, когда они въехали в Эшторил.
Кросс остановил машину у маленькой железнодорожной станции, отделяющей пляж от дороги и садов. Кросс указал на ориентиры. Миниатюрный замок на набережной - «Симпатичный, но фальшивый» - богато украшенные сады, ведущие к Казино, отель Palácio… «Куда мы пойдем в первую очередь», - сказал он, стреляя из MG в визжащую шину U- перемена.
В переполненном баре Кросс заказал два виски. Это было приличное место, оформленное в осенних тонах, с полом из квадратов из черного и белого мрамора и решеткой из черного мрамора.
Кросс кивнул бармену, который ловко жонглировал бутылками и стаканами. - Хоаким Херонимо, самый знающий человек на побережье Лиссабона. Он слышал больше секретов, чем вы ели горячих обедов.
- Полагаю, вы бы знали, - сказал Хоффман. Он согласился с тем, что Кросс был в разведке - большинство иностранцев так или иначе были замешаны в этом - и единственный вопрос заключался в том, насколько глубоко? Хоффман подозревал, что участие Кросса было очень глубоким.
Мужчина и женщина в элегантном платье освободили свои барные стулья, и Кросс присвоил их себе. Он сказал: «В последнее время ты выглядишь немного задумчивым, Йозеф, в чем дело?»
«Разве ты не выглядел бы задумчивым, если бы убийца попытался убить тебя, а ты знал, что кто-то другой может попытаться завершить работу?»
Пианист заиграл нежную рябь музыки. Затем он тихо запел: «Кто тебя сегодня отвезет домой…» Никто не обратил на это внимания, но он, похоже, не возражал.
Хоффман все еще не обосновал покушение на свою жизнь. Как НКВД могло обнаружить, что он находится в Лиссабоне? И в любом случае был ли он настолько важен, что заслужил пулю в спину и возможность скандала?
«Я думаю, - сказал Кросс, допивая виски и заказывая еще одну у энергичного Хоакима Херонимо, - что вы упускает из виду некоторые из самых элементарных удовольствий жизни ».
Хоффман проглотил остаток виски; спиртное успокаивало одни заботы, пробуждало другие. Он полагал, что Кросс был прав, ему нужно расслабиться (Кандида Перейра не очень обрадовалась тому, что его бросили в ночь съемок), но как вы могли посетить залы Лиссабона, в то время как большая часть Европы была в мучениях?
Он закрыл глаза и снова услышал залп выстрелов в недостроенном театре. Он открыл их снова, но его рука дрожала, когда он потянулся за своим вторым виски.
«Мне не нужны более простые удовольствия», - сказал он Кроссу. Но ты этого не поймешь. Это вопрос приоритетов ».
- И что это должно значить? Внезапно в голосе Кросса послышались кремни.
«Патриотизм не кажется вам главным приоритетом».