Офицер блокпоста подошел к машине почтительно, но его отношение изменилось, когда он понял, что сзади нет никого важного.
Он осветил факелом лицо Хоффмана. «Документы». Это был младший лейтенант средних лет с раздражительным лицом; блокпост, решил Хоффман, был высшей властью, которую он когда-либо имел.
Он просмотрел бумаги и сказал: «Выходи, давай взглянем на тебя».
Хоффман вылез из машины. - Значит, вас зовут Стифф. Откуда ты, Стифф?
- Дрезден, - сказал Хоффман.
«У меня есть звание».
«Дрезден, лейтенант».
- Что ты делаешь ночью в одиночестве, Штифф?
- Идем за генералом, лейтенант.
Хоффман не смог удержаться от саркастического акцента. Тупой.
- Значит, вы привыкли проявлять уважение только к генералам?
«Нет, лейтенант». На этот раз под контролем.
«У вас странный акцент», - сказал офицер. «Я не слышал ничего подобного раньше».
Хоффман, который вообразил, что его акцент был чисто берлинским, сказал: «Моя мать была полькой, лейтенант. Я вырос на польской границе, то есть на старой польской границе ».
- А вы водите генерала? Офицер был удивлен, что дворняге разрешили водить высокопоставленного немецкого офицера.
«Мой акцент не влияет на мое вождение, лейтенант». Опять глупо. Что на него нашло?
Офицер повернулся к стоявшему рядом капралу. «Обыщи машину».
Хоффман сказал: «Не думаю, что генералу это понравится, сэр». Его бумаги лежали под резиновой подкладкой в багажнике; он чувствовал, как его сердце колотится.
«Я совершенно уверен, что он поддержит любые меры безопасности, которые мы сочтем нужными».
Хоффман вздохнул. «С уважением, лейтенант, вы не знаете генерала». Если бы они нашли бумаги, он мог бы просто выстрелить во всех троих из пистолета, спрятанного в его куртке. «Я должен забрать его, - он взглянул на свои наручные часы, - ровно через час. Через два с половиной часа он должен вернуться в Варшаву. График очень плотный, лейтенант.
«Это займет всего десять минут или около того, - сказал лейтенант.
Хоффман пожал плечами. «Хорошо, лейтенант. Я скажу генералу Вольфу, чтобы он объяснил Гейдриху, что, по вашему мнению, обыск необходим.
Офицер вскинул голову. 'Кто?'
Хоффман сказал: «Насколько я понимаю, рейхсфюрер Гиммлер отправил Гейдриха в Варшаву для встречи с генералом Вольфом».
Офицер сунул бумаги Хоффману. «Продолжай, приятель, и не забывай проявлять уважение к офицерам».
Хоффман отступил и отдал нацистский салют. «Хайль Гитлер». Он сел в Maybach и уехал. «Господи, помоги следующему водителю, остановившемуся у квартала», - подумал он.
Он поехал по дороге с ямами в полосу леса. Он находился примерно в сорока милях от реки. Впереди лежал черт знает что. Вместо этого он подумал о том, что оставил позади. Кепа и женщина в подвале. Воссоединен тяжелой утратой. Как вы могли совместить это с общепринятой моралью? Он надеялся, что они нашли какое-то счастье в своем подвале. Перед неизбежным.
Через двадцать минут он увидел вдалеке мерцание серебра. Река Буг. На этом берегу немцы следят за несанкционированными выездами, на другом берегу русские следят за несанкционированными прибытием. Он ехал быстрее и все еще так же плохо.
*
Сгорбившись в старом сером пальто, в котором он был во время Гражданской войны, Сталин читал и перечитывал рапорт из штаба НКВД на площади Дзержинского.
Надежда, затем отчаяние, затем необузданный гнев одолели его.
Виктора выписали из Лиссабона, ненадолго потеряли, забрали в Мадриде. Из Мадрида он вылетел в Рим, а затем в Вену.
Когда он прочитал, что Виктор сел в поезд, идущий на восток, Сталин действительно начал верить, что его сын возвращается домой.