Обнимаю его. Женя устраивает нас удобнее. Тянется за салфетками на тумбочке и вытирает себя. Я за всем лениво наблюдаю. Верховский теперь расслаблен. Нет суровости и напряжения. С таким, кажется, будет проще вести разговор. Ложусь на его грудь, веду пальцами по плечу. Хорошо. Спокойно. Мы будто всю борьбу оставили в сексе, а теперь полностью открыты друг для друга. Верховский крепче обнимает меня, целует в макушку и переплетает пальцы свободной руки с моими.
— А теперь, Крис, рассказывай, — тон обманчиво мягкий. Я ведь знаю, что ничего хорошего за этим не скрывается. Напрягаюсь, даже дергаюсь в попытке встать, но рука не дает, превращая объятия в капкан. Попалась. Глупо попалась. И теперь придется сдаваться.
Глава 25
— Что рассказывать? — хмурюсь, зачем-то делая вид, что не понимаю, чего он хочет.
— Всё рассказывай, — хмыкает. — Что тебя с мужем связывает, когда разводиться с ним планируешь, зачем сюда уехала, почему трубку не брала, когда я звонил?
Женя все перечисляет, а я думаю, с чего начать. Совершенно точно без истории Верховский меня не отпустит. Слишком долго он добивался от меня ответов, теперь точно не выпустит, пока я не сознаюсь.
Запрокидываю голову, смотрю на Женю. Он спокоен как удав, даже не скажешь, что между нами только что была близость.
Его спокойствие заразительно, и я принимаю решение. В конце концов, это он за мной бегает, а значит, должен знать всю картину происходящего, а не шагать по минному полю. Поэтому я рассказываю Верховскому обо всем: о муже, о клинике, о разводе, о доле и даже о договоре, который мы заключили с Эдиком. Двадцать пять процентов, за которые муж выкупил меня на целую неделю.
Женя ни разу не морщится и не перебивает. Только в какие-то момент обнимает крепче и целует в макушку и висок. Млею от нежного внимания, никогда бы не подумала, что Верховский может быть таким.
— Так что еще на четыре дня я счастливая жена, — заканчиваю пламенную речь.
— Ну, это мы еще посмотрим, — серьезно заявляет Женя, и я резко подскакиваю, кутаясь в одеяло. Это он сейчас о чем? Смотрю испуганно, дышу часто, а вот Верховский по-прежнему спокоен, что даже удивительно. Мы как-то быстро поменялись ролями.
— Нет, мы никуда не будем смотреть, — качаю головой, прижимаю руки к груди. Женя приподнимается на локте, тянется ко мне, но я отстраняюсь. Как-то слишком я размякла от близости, потеряла бдительность, и теперь все катится в пропасть со скоростью света. — Я тебе рассказала не для того, чтобы ты вмешивался в мои дела, а как раз для того, чтобы не мешал.
— Я не собираюсь мешать, — цыкает Верховский и встает с кровати. Он подходит к тележке, на которой остывает наш ужин, открывает бутылку шампанского, остывающего в ведерке со льдом, и разливает по бокалам. Протягивает один мне. — Выпей и расслабься уже.
Смотрю на танец пузырьков за стеклом. Они безнадежны: стремятся вверх, не понимая, что там их ждет погибель. Устраиваю водоворот, убивая тех, что прячутся внизу. Шампанское шипит, прислушиваюсь к звуку и вдыхаю приятный фруктовый аромат. Верховский из меня веревки вьет, и надо это прекращать. Я упускаю контроль, это неправильно, а в моей ситуации вообще способно разрушить жизнь до основания.
— Спасибо, — соглашаюсь.
Женя выходит на балкон курить. Он не приглашает меня с собой — чиркает зажигалкой и затягивается. До меня доносится слабый запах табака, который на удивление вселяет спокойствие. Стаскиваю с подноса виноградину и, сделав большой глоток, заедаю ею шампанское, от которого немного жжет в горле.
В груди тянет неприятно. Я будто что-то неправильное делаю, оставаясь на месте, пока жизнь вокруг стремительно проносится, и упускаю что-то очень важное. Надо сдаться. Принять сторону окончательно и бороться с последствиями выбора. Глубоко вздыхаю, задумавшись. Как выйти из битвы с минимальными потерями?
Отставляю бокал и, поддавшись порыву, выхожу к Верховскому. Обнимаю его со спины, устраивая ладони на животе. Целую между лопаток. Вот так хорошо. Рядом с ним спокойнее в разы. Но я не могу перевесить на его плечи свои проблемы. Мы меньше месяца друг друга знаем, Женя мне не должен ничего, равно как и я ему, и будет очень нечестно награждать его своими заботами, с которыми под силу справиться далеко не каждому.
«А к Покровскому побежала», — подсознание с сучьей сущностью меня не оставляет. Врывается в самые неподходящие моменты и напоминает о промахах.
Женя накрывает ладонью сцепленные на его животе пальцы. От него горячо становится, но я не решаюсь разорвать наш контакт. Сполна вбираю в себя все, что Верховский дает, напитываясь силой. Она мне понадобится, это точно.