— Жень, — веду носом вверх по позвонкам. Он поворачивает голову в сторону, но полностью возвращаться ко мне не спешит. Надо сказать — одно предложение всего, одна просьба. Но она комом в горле застывает, потому что для этого снова придется оттолкнуть Верховского. Оторваться от него и оставить на неопределенное время. А после того, как прекрасно нам обоим было друг с другом, это почти невозможно.
— Почему ты не сказала с самого начала? — отчаяние в голосе врезается в грудь болезненно. Сглатываю вязкую слюну. Да, сейчас бы пара глотков шампанского не повредили.
В комнате пиликает сообщением телефон. Оборачиваюсь, надеясь увидеть хоть что-то. Сердце быстрее стучать начинает. Я волнуюсь. Вдруг Эдик узнал, что я не в спа? Ему отыскать меня труда не составит. Он каждую горничную поднимет, чтобы те каждый номер обошли и его нерадивую жену нашли.
— О таком вообще говорят? — усмехаюсь и все же отступаю. Женя разворачивается, и я смотрю в его глаза. Там что-то неизвестное мне плещется, в полутьме не разглядеть.
— Твоя правда, — пожимает плечами.
— Жень, обещай, что не полезешь в это. И что не станешь вставлять мне здесь палки в колеса, — это для меня очень важно. Я хочу спокойно все закончить, а потом… будет видно. Еще половину доли у Эдика выкупать, с ним нельзя портить отношения.
— Если ты пообещаешь прийти завтра, — Верховский снова меня в плен ручищ берет. Целует развязно и глубоко, как тогда в кабинете. И я моментально отзываюсь, загораюсь. Женя наглядно демонстрирует, как хорошо с ним может быть, всех, кто был до, стирает, а после… Никого не будет после, потому что все не тем покажется, до уровня Верховского им еще расти и расти. — И если твой будущий бывший муж не будет тебя лапать ни руками, ни губами.
— Не ревнуй, — запрокидываю голову, подставляя шею под поцелуи, и шиплю от удовольствия. — Я тебе ничего не обещала.
— Пообещала, когда сюда пришла, — рикошетит моментально, и я давлю на его плечи, обхватываю лицо руками и ищу в бесстыжих карих ответ. — Ну что такое, Крис? Ты думаешь, я согласен все время трахаться за спиной у твоего мужа? — теперь отступает он. Затягивает меня в номер, садится в кресло и, не выпустив моей руки, помогает расположиться на его коленях.
Верховский отодвигает одеяло в сторону, ведет пальцем по ключицам, потом вниз по ложбинке и животу. Обводит пупок и поднимается вверх. Я разглаживаю складку, залегшую меж его бровей. Мы так и смотрим друг на друга, изучаем заново, пытаемся ключи подобрать к замкам, которые неохотно поддаются.
— Не припомню, чтобы ты сильно сегодня сопротивлялся, — играет во мне возмущение. — И завтра тоже не на закат смотреть предложишь, — хмыкаю цинично.
— Можно и на закат смотреть, — пожимает плечами, — но тогда придется трахаться на балконе.
Мы смеемся, я легонько толкаю его кулаком в плечо. Сопротивляться нет сил. Я ведь знаю, как с ним будет. От такого по доброй воле не отказываются, но прятать Верховского в любовниках долго нельзя, он слишком эгоистичен для этой роли.
— Что и требовалось доказать, — меня такое положение дел не обижает. Разве что совсем чуть-чуть огорчает, потому что романтичная натура требует чего-то милого, нежного и настоящего. Трепета и любви хочет, но в тридцать один на мир уже смотришь через призму здорового скептицизма, упаковав розовые очки в коробку с ненужными вещами, которая пылится в кладовке и которую все еще жалко выкинуть.
— Я не договорил, Крис, — Женя целует мои пальцы поочередно, и от этого в груди все переворачивается. — Я хочу всю тебя. Чтобы только моей была. И я бы с удовольствием запер тебя в номере и не выпускал до самого отлета. Но я не хочу, чтобы у тебя было еще больше проблем. Что делать с текущими, решим, только дай мне время все обдумать. Я напишу завтра.
— Нет. Ты обещал не лезть, — угрожающе выставляю указательный палец. Верховский качает головой насмешливо:
— Я обещал не вставлять палки в колеса и не мешать. О помощи речи не шло.
— Я не прошу о ней.
— И очень зря, — недовольно закатывает глаза. — Запоминай, Крис, — он легонько щелкает меня по носу и говорит очень серьезно: — Если Эдик тебя хоть пальцем тронет, я ему их все переломаю, потому что ты моя и трогать тебя можно только мне.
— Ты сволочь и собственник, — усмехаюсь, отчего-то не чувствуя никакой опасности в его словах. Мне такого никто и никогда не говорил. Это приятно, хотя больше все же странно.