Его пальцы нащупали медальон.
— Воцарится ли опустошение на земле?
Она присела рядом с ним на корточки, убрала волосы со лба и приложила к нему ладонь. Ее глаза были теплыми, темными и усталыми, но усталость эта уже не казалась такой всепоглощающей.
— Время опустошения не придет еще четыреста лет, — ответила она.
— Тогда зачем было класть остальные камни в землю? Все, кроме этого? — Его пальцы стали шарить у бедра, нащупывая сумку. Кто-то засунул туда голубой камень и застегнул пряжку. — Я не сумел положить в землю свой камень. Дуга девяти не замкнулась. Кукулькан не восстанет.
— Не ты должен положить камень. Да и время еще не пришло.
— Твои слова не имеют смысла.
Она развела колени, сидя рядом на корточках. Он начал привыкать к ее обнаженному телу.
— Ты преодолевал не только мили во время своего путешествия, Седрик Оуэн, ты двигался через столетия. То, что ты видел, происходило не здесь и не сейчас. Ты путешествовал вдоль линии песни своего камня, перемещаясь не только в пространстве, но и во времени. Именно по этой причине ты не положил на место свой живой камень. В то далекое время — нас отделяют от него многие и многие годы — другой человек должен будет это сделать, и он справится с этой задачей, если ты сумеешь оставить для него истинное слово, указывающее, куда он должен прийти и когда.
— Тогда почему…
Ее рука взяла его за подбородок, и покрытые шрамами щеки оказались так близко, что ему пришлось скосить глаза, чтобы видеть Наджакмал. Потом их глаза встретились, и он не смог отвести взгляд.
— Выслушай меня и постарайся понять, — сказала она. — Твоя задача состояла в том, чтобы найти место, куда следовало положить живой камень. И больше ничего. Я могу сообщить тебе день и время, в которое следует призвать Кукулькана, но место можешь узнать лишь ты. А когда это произойдет, тебе необходимо найти способ сообщить о дате и месте своему преемнику так, чтобы эти сведения не пропали во второй раз, но их не обнаружили бы те, кто может использовать их во вред. Таково твое предназначение, именно для этого ты и рожден.
— В таком случае я потерпел сокрушительную неудачу, поскольку понятия не имею, где это место находится.
Он прочитал ужас в ее глазах. Она отчаянно затрясла головой. Однако потом нахмурилась и сказала:
— Но ты узнаешь это место, если вновь его увидишь?
— Конечно, оно навеки запечатлелось в моей душе. Однако я могу долгие годы провести в Британии в безуспешных поисках.
— Ты его найдешь. — Она кивнула, чтобы придать убедительности своим словам. — Это второе из трех важнейших дел твоей жизни. Ты завершил первое: узнал тайну живого камня. Второе состоит в том, чтобы выяснить, куда следует положить камень в конце времен. Ну а потом ты должен спрятать камень вместе с указаниями преемнику, чтобы он знал, куда ему нужно отправиться к тому моменту, когда придет час Кукулькана. Ты оказался достоин доверия камня. Значит, обязательно найдешь место. Так должно быть.
— И я умру, когда все мои задачи будут выполнены?
— Хранитель всегда умирает. Если ты жил ради камня, то умрешь, отдавая его. — Она прищурилась. — Лучше умереть, испытывая радость от сознания выполненного долга, чем просто ждать конца жизни. Камень придает твоей жизни цель. Большего дара не существует.
Оуэн посмотрел на зажатый в руке голубой камень, теперь ставший его неотъемлемой частью. Это ощущение было новым, и он еще не успел им насладиться. Он увидел свое отражение в гладкой поверхности черепа и вспомнил, что уже видел себя в нем.
— Когда я находился в пещере, у меня были седые волосы. Наджакмал наклонилась к нему так, что их лбы соприкоснулись.
— Покажи мне.
— Но я не…
— Представь себе свое отражение и покажи его мне в камне.
Он не мог ясно мыслить, но это было только к лучшему.
Он постарался вспомнить свое отражение в голубом камне: одну щеку пересекал шрам, которого у него сейчас не было, волосы оставались столь же густыми, но стали серебряными, почти белыми. Поскольку камень теперь был его частью, он разделял воспоминания Оуэна. И на гладкой поверхности черепа появилось отражение, которое он постарался удержать.
— Достаточно.
Наджакмал выпрямилась, двумя руками взяла лицо Оуэна и поцеловала его в лоб. Прикосновение Наджакмал потрясло его до самых глубин существа. Он почувствовал, как краснеет от радости ребенка и наслаждения мужчины.
— Молчи. Тебе нужно спать. Ты прошел долгий и трудный путь.
Он уже почти засыпал. К нему пришли воспоминания, призрачные, словно сны.
— В том времени, которое еще не наступило, я видел женщину в пещере, — с трудом проговорил Оуэн. — Она держала в руках голубой камень, но я не знаю, удалось ли ей положить его на место. Меня окутал туман, и все исчезло. Больше она не появлялась.
Наджакмал пожевала губу и задумчиво кивнула.
— Значит, еще неизвестно, удастся ли ей добиться успеха. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы ей помочь. От этого зависит возвращение Кукулькана к жизни.
Она взяла палку и ткнула ею в костер; к небу полетели искры.
— Ты превзошел себя, и мы гордимся тобой. Мы, которые привели тебя сюда. По нашим понятиям о времени ты без отдыха работал четыре дня и четыре ночи и сумел вернуть душу своего друга. Ни один из нас не сумел бы сделать больше.
— Четыре дня?
— И четыре ночи. Вот почему ты так устал и нам пришлось тебя кормить, чтобы ты смог вернуться обратно.
Она протянула ему еще один кусок мяса.
— И все это время ты сидела рядом со мной? — спросил Оуэн, энергично разжевывая мясо.
Она усмехнулась, показав белые зубы.
— Я была рождена именно для этого. И еще я должна отослать тебя домой, когда придет время. Спи и наслаждайся в своем сердце единением с камнем. Ждать пришлось долго, и тебе нужно все хорошенько осмыслить.
В следующий раз его разбудил мочевой пузырь. Солнце переместилось в обратном направлении, из чего он сделал вывод, что проспал всю ночь и часть следующего дня.
Он лежал на постели из травы. Вокруг никого не было. Рядом стояла тыквенная бутыль с водой. Он напился, а потом встал и отошел в сторонку, чтобы облегчиться.
Наджакмал больше не следила за ним. Он увидел, как Диего и его братья возятся с мулами. Рядом находился де Агилар, одетый в белую льняную рубашку, которую захватил для него Оуэн, один из рукавов был аккуратно закреплен. Фернандес вырезал себе длинную палку и тренировал фехтовальные выпады левой рукой. Увидев Оуэна, он отбросил палку, подошел к нему и присел возле костра, разведенного у входа в шалаш.
— С возвращением. Я уже начал думать, что ты будешь спать до тех пор, пока не выпадет снег. Хочешь поесть? Я научился печь кукурузные лепешки.
— Спасибо, я действительно хочу есть. А разве здесь идет снег?
— Такое случается. Да и на вершинах гор лежит снег. — Де Агилар одной рукой принялся выкладывать на сковороду лепешки.
Он двигался легко и уверенно, видно было, что испанец делал это уже не раз.
— Как долго я спал? — спросил Оуэн.
— Лучше не спрашивай. Ты сделал удивительную вещь, хотя я и не понял, как тебе это удалось.
— В тот момент мне так не казалось.
— Значит, заносчивость тебе не угрожает, я рад. Я бы не перенес, если бы оставался в долгу перед высокомерным человеком.
В глазах де Агилара появилась новая уверенность, когда он перевернул лепешку и передал ее Оуэну.
— Ты изменился, — заметил Оуэн.
— Я видел смерть и переступил через нее. Теперь мне нечего бояться.
— Что ты теперь будешь делать?
— То, о чем ты меня попросишь. Я твой оруженосец. Нет… — Он поднял руку. — Ты не можешь со мной спорить. Я буду сопровождать тебя и выполнять твои просьбы, но я не уйду, даже если ты станешь меня умолять, так что давай не будем унижать друг друга.