Шептал, а Стася слушала и успокаивалась. Не голос у мужчины — бальзам и кислота. Как первое врачует раны и как второе проникает в мозг, въедается в сознание.
— … Я помогу тебе, я буду рядом, ты только не противься, успокойся. Пойми: чтоб ни случалось — должно произойти. Не плохо то — не хорошо — закономерно, а значит, правильно. Ты не поглупела, не стала хуже или лучше — стала ты собой. А все, что происходит — прошлое бунтует, память поля, привычки, что с тобой остались, но здесь места не нашли себе. Так ноют руки у безрукого калеки, так старого пилота тянет в самолет. Им нужно время, чтобы осознать — былое кануло, и с ним они, те. Успокойся, любовь моя: нет страшного, есть только страхи, что шлейфом потянулись за тобой. Нет непонятного — есть то, что ты принять не хочешь. Так бывает. Часто. Знаю: видел, встречал.
— Я хочу домой.
— Ты или что-то, кто-то тянет?
— Не знаю, — призналась честно. Хоть разорвись — с ним остаться хочет, но и вернуться. Но с ним — никак, как не сможет без него.
— Тогда давай узнаем, — посмотрел ей в глаза, а взгляд с туманом, за которым черти водят хоровод. — Я побуду рядом, чтобы ты смогла вернуться.
Стася оцепенела и потерялась в его зрачках.
Русанова огляделась — комната отдыха «зеленых», знакомая ей до каждой составной.
Глаза потерла, желая убедиться, что не сон, и стук услышала, обернулась. Иштван грохнул о стол чей-то жетон. Лицо осунувшееся, серое.
Кто-то погиб?
И как магнитом потянуло, протащило через стены, перекрытия и выкинуло женщину в кабинет капитана, прижало у стены, напротив Ивана. Тот ее не видел и не слышал: в руке держал ее старый снимок и пил из маленькой плоской фляжки что-то жгучее — морщился. Потом грохнул кулаком об стол и скинул снимок и фляжку в ящик стола, захлопнул его с треском. Бухнул лбом о столешницу и голову накрыл руками.
— Мать вашу!… Всех и все! — зло процедил в стол.
— Ваня?
— Я занят!! — закричал, вскинувшись, и замер, увидев женщину. — Ты? — просипел.
— Я, — пожала плечами. — Вернулась вот, а ты буянишь.
Смогла отлипнуть от стены. Прошла, села на край стола, напротив Федоровича:
— Что у вас случилось?
И смолкла, сообразив: "у вас", а надо было бы сказать "у нас".
Так и сидели: он молчит, она, и смотрят друг на друга, а в глазах одна на двоих растерянность.
— Ты… приходи, если что, — выдавил. Голос глухой и тихий, тихий. Женщина только сказать хотела: "обязательно приду", как вместе с ртом открыла глаза и очутилась в спальне, на постели. Ни кабинета, ни Ивана — Арлан стоит спиной к ней у окна и смотрит на розовеющий рассвет.
— Ты неизменен как само светило, — укорила, как отмахнулась — еще там была, с Иваном, еще сложить не могла — пригрезилось, приснилось?… И рассвет? Вот же день был. Как быстро все здесь, как непонятно, странно. Явь, как сон, сон, как явь, день, как миг, миг, как век, а ты куда бы не пошла как омороченная, возвращаешься обратно. Не отпускает этот мир.
Лорд покосился на нее через плечо и улыбнулся: ведаешь ли ты что говоришь?
— Мне нужно вернуться домой, насовсем, — выдала как эхо.
— Исключено. Это не твоя стезя.
— Ты решаешь за меня?
— Как упомянутое светило решает кого греть, кого сжечь, кого холодом обдать. Не больше.
— Ребята: Иштван мрачен, Иван… по-моему, он выпил. Такого быть не может, нонсенс, но… Я знаю его много лет.
— А он тебя примерно столько любит.
В голосе послышались нотки раздражения. Ревнует?
— Иван мой друг…
— И не дает тебе покоя, — лицо Николаса стало замкнутым, взгляд тяжел.
— Он переживает, что я застряла здесь.
— Привести его сюда? — в глазах предупреждение мелькнуло и решимость: скажи, я сделаю.
— Нет, не стоит, лучше я к нему, — не понимая от чего, поспешила отмахнуться.
— Точно — "не стоит".
— Хочешь сказать, что в ваш мир только один жетон — входной?
— Ну, отчего же? Где вход есть, всегда есть выход. Другое, что ни тот и ни другой не нравятся обычно. Консервативность не в характере — в душе.
— Зато ты оригинален и неповторим, — проворчала.
— Не сетуй на меня.
— Да уж: то на цепь садишь, то в шелка рядишь, то убить желаешь, то в любви признаешься. Куда уж сетовать — понять бы просто.
— Цепи — обязанности. У тебя их было слишком много, у той и звена не набралось бы.
— В смысле: способ исправления? Все равно я ничего не понимаю, как будто сплю, и сон дурной. Где выход?
— Там же где и вход — в тебе.
— Я про портал, переход, что-то должно быть!
— Сон. Один из способов пообщаться со своими проекциями, другими мирами. Пока он тебе доступен — слишком многое держит. Что тебе патруль, друзья?
— Глупый вопрос.
— Отнюдь.
— Иван как брат мне и другие. А дел всегда достаточно. Здесь же при всем сумбуре действительности занятий нет. Разгадывать же ребус мира, в котором ты живешь, подозреваю, можно бесконечно. Но это не занятие, не дело.
— Необходимость?
— Скорей всего. Ступенька к цели, цель — вернуться.
— Не вернешься, я уже сказал — не отпущу. Дела?… Ну, что ж, займись… хозяйством.
— Чем? — нахмурилась.
— Возможно в замке беспорядок. Без женской руки довольно тяжело уют наладить. Займись. Тебе дело будет, а польза нам обоим. Заодно познакомишься с людьми.
— Со слугами?
— С людьми, которым нравится жить здесь и помогать мне. Научись покою и размеренности. Здесь нет места суете и вечному бегу, к которому привыкла. Здесь время не имеет той цены, что в прошлом мире. Здесь его довольно, во всяком случае, у тебя. Мне же нужно уйти — дела…
— Убийства?
Лорд внимательно посмотрел на нее, не смутился обвиняющего взгляда, а скорее опечалился:
— Спешишь. Пойми сперва крупицу, чтобы судить о целом.
— Так объясни. Я только и делаю, что прошу об этом и пытаюсь всеми силами понять сама, но тщетно. Если б ты не убивал невинных, если бы не был Зверем, я бы смогла с тобой остаться и успокоиться.
— Ты лжешь сама себе, родная. Тебе ведь все равно, кто я. Другое — признаться в этом себе.
Не Зверь — Загадка.
Плохо, что он прав. И как могло случиться такое?
Все, что было, как будто не было, и не вчера, не день назад, не неделю — век как минимум, к тому же — не с ней, не с ним, не он и не она.
— Отдыхай, — легонько лба коснулся. — Из замка ни на шаг.
И… испарился.
Стася со стоном рухнула на подушки и закрыла лицо ладонями.
"Я чувствую их, значит я жива, не сплю. Больше ничего это не значит. Возможно я сошла с ума. При переходе прошла нагрузка на раны и импульсно отразилась на мозговой деятельности. У меня галлюцинации… Но как реальны! А может тот вирус, что я подхватила на болоте, награждает отклонениями? Или… что?"
Стася задумалась, выискивая причины своего состояния, хоть одну, объясняющую логично и стройно происходящее, и поняла, что многое не может вспомнить. Провалы и туман.
"Нет, точно вирус. Кир, как мы познакомились с ним? Мы были вместе в технократии, но при каких обстоятельствах встретились? Ведь я же помнила, знала!… Иван? Мы очень долго вместе с ним, но как давно?… Ребята: Иштван, Сван… а кто еще?"
Русановой стало холодно от ужаса: "Я забываю!"
"Иван, Иштван, Сван, Кир, Коля — кто еще? Кто?! Кто наш командир?! Ко? Ка?"…
И хоть кричи — не вспомнить! Но забыть элементарное, забыть фамилии и имена людей, с которыми много лет на патрульной службе? Забыть за… А сколько она здесь дней? Неделю, месяц?…
Стася похолодела.
Бежать! Уходить отсюда, пока еще себя саму не потеряла!
Но как, как?…
— Госпожа? — донесся шепот со стороны окна. Бред! Кто мог туда забраться? Там же отвесная стена и высота, что без снаряжения не преодолеть. Есть двери — безопасно и доступно.