Возможно, работая в течение своей многолетней карьеры на российском направлении, окружив себя помощниками и агентами из эмигрантов, Гибсон, вознамерившись связать свою дальнейшую жизнь с русской женщиной, подсознательно создавал вокруг себя некую психологическую ауру, а может быть, все это лишь случайность, которых в жизни любого человека предостаточно.
Какое решение было вынесено по рапорту Гибсона из архивного дела не видно. А вскоре в эту житейскую историю вмешалась большая политика.
После высылки из Англии двух сотрудников чехословацкого посольства — это было уже после февральских событий в Чехословакии, в ожидании неизбежных в подобном случае ответных мер англичане решили, по-видимому, опередить события и отозвать Гибсона из Праги, справедливо полагая, что он может быть одним из первых, на кого чехословацкие власти укажут как на персону нон грата. Что и случилось.
Гибсон устраивает у.себя на квартире прощальный вечер, на котором главными гостями были послы Великобритании и США — Диксон и Штейнгардт, и отбывает на родину.
С этого времени в бумагах дела Гибсона появляются большие временные разрывы, а содержание редких документов указывает на то, что оперативный интерес к нему после выезда из Чехословакии пропал. Прошло сообщение, что у Гибсона, работавшего в центральном аппарате разведки, какие-то неприятности с руководством, которое высказывает неудовлетворенность его работой, он сам тяготится своим положением, хочет уйти из разведки и поселиться где-нибудь в укромном уголке.
В конце 50-х годов Гибсон проживал как частное лицо в Риме, но никаких мероприятий в отношении него внешней разведкой больше не проводилось. Последней в деле Гибсона стала телеграмма из лондонской резиденту-ры КГБ в конце 1960 года, в которой сообщалось, что известный Центру сотрудник английской разведки полковник Гибсон при невыясненных обстоятельствах покончил жизнь самоубийством.
Память
«Бритт» наконец выехал в Париж, где он должен был возобновить активную работу с советской разведкой. Но с восстановлением связи не спешили, помя-туя о том, что к нему в свое время проявляли большой интерес французские спецслужбы и были все основания думать, что он сохранился. В таких условиях опасность того, что, несмотря на весь свой опыт, он в один прекрасный день приведет на встречу с оперработником наружное наблюдение, была весьма велика. Контрразведка, если человек попал в ее поле зрения, в своей стране всегда сильнее объекта слежки, даже самого искушенного.
С другой стороны, обстановка в мире вносила существенные коррективы в деятельность самой внешней разведки, переживавшей организационную перестройку и переоценку информационных, а следовательно, и оперативных ориентиров. Бывшая до марта 1946 года 1-м управлением НКГБ, она в последующем именовалась 1-м управлением МГБ, входила в Комитет информации при Совете Министров СССР и МИД, затем оказалась 2-м Главным управлением МГБ. Искали оптимальную модель структуры самой службы и ее места в системе органов государственной безопасности, которая наконец стала Первым главным управлением Комитета госбезопасности. Соперники, а во время Второй мировой войны партнеры — англичане и американцы пошли по пути сохранения и развития своих разведывательных служб как самостоятельных государственных ведомств.
Условия начавшейся «холодной войны» выдвигали на первый план такие проблемы, как ликвидация монополии США на обладание ядерным оружием, разведывательное освещение деятельности и планов ведущих стран Запада, региональные конфликты, своевременное обнаружение угроз применения оружия массового поражения, получение закрытой информации в интересах народного хозяйства, отслеживание возможных прорывов в научно-технической области, осуществление акций влияния с использованием возможностей внешней разведки.
Под решение этих задач подбиралась и агентура. Приходилось также отказываться от той, которая не вписывалась по тем или иным причинам в новые политические и оперативные реалии. В акциях эмиграции «Бритт» участия не принимал, да и сама эта линия теряла свою былую значимость. Кстати, и англичане перебросили одного из своих больших специалистов по русской эмиграции, каковым несомненно был Гибсон, на другую работу. Непредвзятый взгляд на возможности «Бритта», с учетом его прошлого, показывал, что быть полезным в освещении новых проблем с его преимущественным опытом использования этнического фактора, он едва ли сможет. Время «Бритта» безвозвратно ушло.
Ну а то, что ему удалось сделать в качестве информатора советской разведки, было положительно оценено Центром и, что очень существенно, отвечало его желаниям. Он добровольно, по собственной инициативе, взвесив все десятки раз, предложил свои услуги разведке своей родины и они были приняты, несмотря на его сложный биографический багаж.
Возникло, как вариант, предложение вывести его в Советский Союз с целью написания книги о его работе в интересах Интеллидженс сервис. Но оно было оставлено без последствий и даже не обсуждалось. Тогда раскрывать факт сотрудничества Богомольца с советской внешней разведкой, так же как и любые обстоятельства, связанные с операцией «Тарантелла», сочли преждевременным.
Возможны и другие мнения, но представляется, что офицеры внешней разведки, кто руководил в то время парижской резидентурой, поступили очень мудро, что не спешили восстанавливать связь с «Бриттом». Человек прошел через драматический излом своей жизни и сделал что мог. Искушать судьбу действительно не стоило, иначе драма превратилась бы в трагедию. «Бритта» перед отъездом из Каира поблагодарили за службу, в Европе его больше не беспокоили.
Заключительный этап карьеры «Бритта», как активного разведчика, разворачивался на фоне интересных политических событий. Конечно, все, что он давал, это была лишь скромная частица усилий внешней разведки, но его сведения имели прямое отношение к значимым процессам, известным персонажам и обстоятельствам и нередко присутствовали в информации для политического руководства страны. Поэтому и решено было рассказать на сугубо документальной основе о некоторых эпизодах и из послевоенной части его оперативной биографии.
Разумеется, свое место в нашем рассказе занял полковник Гибсон, изначально один из главных фигурантов операции «Тарантелла», оказавшийся во время Второй мировой войны и в первые послевоенные годы на ключевых направлениях работы британской разведки.
Завеса секретности вокруг операций разведки и судеб причастных к ним людей спадает медленно. Иначе и быть не может в этой по определению закрытой сфере государственной службы. Но когда приходит время, это не должно мешать узнавать о тех, кто работал на свою страну как мог, как умел, как ему приказывали, как сложилось по жизни. И о тех, как в нашем случае, кто служил чужим, но пожелал в конечном счете назвать вещи своими именами. Тем более что речь идет о заметных событиях истории, в которые были вовлечены спецслужбы многих государств и их помощники.
Примем во внимание и неизбывный интерес к судьбам россиян, которых водоворот потрясений жестокого для нашей Родины двадцатого века забросил в эмиграцию. Возможно, со временем откроются новые обстоятельства, прольющие дополнительный свет на мотивы поступков некоторых наших соотечественников. Ведь секретные досье с их именами есть не только у нас, в России, но и в Англии, Франции, Германии и других странах. Тем лучше, все должно остаться в памяти.
Лев СОЦКОВ
Код операции «ТАРАНТЕЛЛА»
Лев Филиппович Соцков окончил МГИМО, став офицером внешней разведки, много лет находился на оперативной работе за рубежом, занимал руководящие должности в центральном аппарате СВР.
В 1994 году в звании генерал-майора вышел в отставку, занимается изучением архивных материалов по истории разведки, выступает с комментариями по этой теме в печати и на телевидении.
Автор книги «Неизвестный сепаратизм».