Ну и все будет отлично, правда. Они не станут жить, как те нудные старомодные супруги, которые вечно путаются друг у друга под ногами. Да, они не влюблены друг в друга, – а кому это нужно? На дворе 1947 год, дорогуша, а не 1900-й. Лучше уж выйти за друга, пусть он и называет ее «котик», чем сидеть и ждать какой-то великой любви. За друга, присутствие которого на королевском венчании продемонстрирует, что Озла Кендалл – счастливая невеста, а не кислая старая дева.
– Мне очень жаль портить твои планы, дорогой. Но я вернусь, прежде чем ты успеешь соскучиться!
Положив трубку, Озла схватила чемоданчик и сбежала вниз по ступенькам. Почти тут же у двери притормозило такси, и вскоре Найтсбридж остался позади. На смену мыслям о глазах жениха пришло воспоминание о серьезных голубых глазах одной женщины – женщины, которую три с половиной года назад поглотил Клокуэлл. Когда Озла смотрела в эти глаза в последний раз, они были широко раскрыты и испещрены красными прожилками. Женщина одновременно рыдала и хохотала, сидя на полу и ритмично раскачиваясь взад-вперед. Она выглядела совершенно слетевшей с катушек – будто ей и правда место в клинике для душевнобольных.
Зашифрованное письмо, «Вы передо мной в долгу», лежало в кармане. «Может, и в долгу, – подумала Озла. – Но это вовсе не значит, что я тебе верю».
Не значит, что она верит второй половине нацарапанного в отчаянии послания, особенно первой строчке, которую она в ошеломлении перечитывала снова и снова. Но Озла помнила те голубые глаза, до боли серьезные. Глаза, которые никогда не лгали.
«Что с тобой произошло? – в тысячный раз подумала Озла. – Что с тобой произошло, Бетт Финч?»
– В сад, мисс Лидделл! Мы же хотим погулять, не так ли?
Бетт снова поймала себя на том, что раскачивается взад-вперед на своей скамье, размышляя, что же теперь происходит во внешнем мире. В БП она была осведомлена лучше всех в стране – за исключением разве что правительства. А когда живешь в обитом войлоком незнании… Усилием воли Бетт остановилась и выпрямилась. Только сумасшедшие раскачиваются взад-вперед. А она не сумасшедшая.
Пока еще.
– Мисс Лидделл… – Медсестра рывком подняла Бетт на ноги, словно мешок. Доктора уже удалились, и мед из ее голоса исчез: – Марш на улицу, ленивая стерва!
Вот это Бетт ненавидела здесь больше всего: кто угодно мог ее трогать когда только захочет. Она никогда не любила прикосновений, которых не позволила сама, а тут день за днем ее преследовали чьи-то руки: они оказывались на локтях, чтобы куда-то ее вести, на челюстях, чтобы насильно раскрыть ей рот, и все они трогали ее, трогали, трогали. Ее тело больше ей не принадлежало. Но она вышла в сад, так как знала, что иначе ее туда потащат волоком.
– От этой Лидделл у меня мороз по коже, – пробормотала час спустя та же медсестра, деля одну сигарету на двоих с товаркой в розовом саду. – Взгляд вроде пустой, но такое чувство, что она обдумывает, как бы искромсать меня на кусочки.
«Так и есть», – подумала услышавшая ее слова Бетт, гуляя среди роз с отрешенным выражением лица.
– Какая разница, о чем они думают, покуда ведут себя тихо? – пожала плечами вторая. – По крайней мере, к нам не везут буйных, как в Броудвелл или Рэмптон. Здесь они смирные.
– Что есть, то есть. Смирные. – Первая медсестра протянула руку с горящей сигаретой к женщине с лишенным всякого выражения взглядом, которую вывезли в сад в инвалидной коляске, и стряхнула ей на запястье сигаретный пепел. Та не отреагировала, и медсестры захихикали.
«Терпи». Когда медсестры ушли, Бетт нагнулась, подняла с земли наполовину выкуренную сигарету и жадно затянулась. «Просто терпи».
Она вышла из розария и медленно прошла к высокой внешней стене, очищенной изнутри от деревьев, кустов и всего, что могло помочь выбраться из этого ада. Каждый час тройка мускулистых санитаров обходила стену по периметру, высматривая, не перекинуты ли через нее связанные простыни или другие импровизированные веревки. Правда, глядели они не то чтобы очень пристально, поскольку с последней попытки к побегу в их учреждении прошли годы. «Следующей буду я, – подумала Бетт. – А потом я доберусь до человека, который запер меня здесь».
Прошло три с половиной года, а она все еще не была полностью уверена, что знает, кто это. Так она и написала бывшим подругам в своей зашифрованной записке:
Озла и Маб,