— Письмо от некоего Ричарда Бейнса Тайному совету.
— Письмо Бейнса? — Где же он о нем читал?
— Именно. Я сделала копию. Хочешь посмотреть?
— Да, конечно. Возможно, в нем содержатся обвинения против Марло.
Мелисса развернула копию и положила ее на стол. Джейк прочитал:
«Запись, рассказывающая об ужасающих религиозных взглядах Кристофера Марло и его насмешках над Словом Божиим.
Что индусы и многие древние авторы, вне всякого сомнения, писали о прошедших 16 тысячах лет, в то время как Адам гордится тем, что прожил 6 тысяч лет…
Что Религия родилась лишь затем, чтобы держать человека в страхе…
Что все протестанты — лицемерные ослы.
Что если бы ему довелось создать новую Религию, он бы использовал другой метод, восхитительный и великолепный…
Что женщина из Самарии и ее сестра были шлюхами, а Христос пользовался их услугами.
Что Святой Иоанн Евангелист делил с Христом постель, что он постоянно льнул к его груди и использовал его, как грешники Содома.
Что те, кто не любит табак и мальчиков, — дураки…
Что он имеет такое же право на деньги, как королева Англии…
А еще, что почти всюду, куда он приходит, он проповедует Атеизм, убеждая людей не бояться домовых и нечистой силы и презрительно отзываясь о Боге и Его священниках, что подтверждаю я, Ричард Бейнс, своим словом и словом многих честных свидетелей…
И я считаю, что все христиане должны позаботиться о том, чтобы такой опасный рот был закрыт…
Кроме того, в письме содержались заявления, что Марло наносил оскорбления, клеветал на христианство, иудаизм, религию в целом и королеву.
— Так вот откуда появилась эта фраза — «любит табак и мальчиков», которую постоянно повторяли, — задумчиво проговорил Джейк.
— Складывается впечатление, что здесь, за исключением убийства, приведен список всех самых страшных преступлений елизаветинских времен, заслуживающих смертного приговора. Часть этих обвинений должны были спровоцировать власти — скажем, заявление о том, что паписты лучше, — заметила Мелисса. — Однако там есть доводы, которые могли показаться достаточно вескими. Как, например, то, что Моисей хотел избавиться от сомневающихся и усилить суеверия.
— Или что он мог бы получше написать библейские тексты?
— Определенно.
— Часть идей звучит весьма современно, — заметил Джейк. — Вполне возможно, что Марло действительно произносил слова, которые ему приписывают.
— Может быть. Но я сомневаюсь, что Бейнс сумел бы отличить правду от наветов.
— В любом случае, — сказал Джейк, — это подтверждает, что клевета в политических целях была удобным средством с начала времен. Достаточно взглянуть на выборы у нас дома. — Джейк подумал, что, возможно, он сумеет использовать эту мысль в одной из своих статей.
— Я знаю. — Мелисса смотрела в текст через плечо отца. — Злобная клевета. Этот тип Бейнс пытается выставить Марло не только атеистом, но и педерастом.
— Предположительно он представлял интересы архиепископа Уитгифта. Давай попробуем выяснить, существует ли другой источник подобных обвинений, есть ли в работах Кита что-нибудь, что можно было бы использовать против него.
— Разумно, — кивнула Мелисса. — Но не лучше ли сначала перекусить?
Джейк рассмеялся.
— Я уже опасался, что до этого у нас так и не дойдет.
В ресторане библиотеки была огромная очередь, поэтому Джейк с радостью последовал за Мелиссой на улицу, где они свернули на юг по направлению к Юстон-роуд.
Ни один из них не заметил Наблюдателя, который сидел в машине, припаркованной недалеко от входа в библиотеку.
— А ты знаешь, куда идешь? — поинтересовался Джейк.
— Мы что-нибудь найдем. — Мелисса еще не закончила размышлять о Бейнсе. — Ты знаешь, в те времена атеист был равнозначен еретику. Или еще того хуже.
Джейк старался не отставать от быстро шагавшей Мелиссы, и вскоре они вошли в небольшое кафе.
— И все же, — продолжала она, оглядывая зал в поисках двух свободных мест, — именно Кит написал:
— Это написал Марло?
— Да. В «Фаусте».
Джейк был поражен.
— Ты всего Марло выучила наизусть?
— Папа, «Фауст» входит в базовую программу классической литературы.
Джейк нашел свободный столик и помахал рукой официанту.
— Принесите два дежурных блюда, — сказал он молодому человеку, скорее всего, студенту, пытающемуся выжить в этом дорогом городе.
Достав свой блокнот, он принялся его листать, потом откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок.
— «Побег, взраставший гордо, отсечен», — пробормотал он.
— Да. «И сожжена ветвь лавра Аполлона — пал в бездну ада сей ученый муж!»[62] Одна эта пьеса должна была поставить Кита на пьедестал «Уголка поэтов» еще триста лет назад.
Джейк молчал, ошеломленный литературными познаниями дочери и строками пьесы. Слова, высеченные на церковном кладбище в Дептфорде. Он знал, что они должны туда вернуться. Однако Джейку совсем этого не хотелось.
— Ну, возможно, они были возмущены Овидием. Или «Тамерланом».
Мелисса кивнула, вспомнив еще несколько строчек из «Фауста»:
— Напоминает обычные гуманистические идеи, только вывернутые наизнанку, — заметил Джейк.
Ему пришло в голову, что способность Мелиссы запоминать стихотворные строки роднит ее с Суниром. Тем не менее даже эти слова могли принадлежать только истинно верующему человеку, а не атеисту и еретику.
Им принесли две тарелки, на которых лежало нечто, отдаленно напоминающее салат с тунцом. Джейк жестом предложил Мелиссе начинать и осторожно попробовал кусочек тунца.
Однако Мелисса еще не закончила цитировать «Фауста».
— Но дальше, в той же пьесе, он написал:
Джейк положил вилку. От последней цитаты все в нем похолодело, словно его окунули в Северное море.
— Папа, этой строчкой Марло показал разговор на смертном ложе. Он был христианином. Никто другой не сумел бы написать с таким пылом.
— Бедный Фауст. И Марло. Это могущественные слова. Трудно представить, что их мог написать атеист, — согласился он. — Нам нужно встретиться с Суниром.
Мелисса набрала номер и протянула телефон Джейку. Сунир ответил после второго гудка.
— Сунир? Это Джейк. Не могли бы вы организовать нам встречу с кем-нибудь из ваших коллег, желательно с кафедры английской литературы. Я бы хотел провести эксперимент.
— Какого рода эксперимент?
— Я расскажу вам позже. Так вы нам поможете?
Сунир вздохнул.
— Хорошо. Однако вы должны понимать, что кафедра английской литературы единым фронтом выступает против того, чем вы занимаетесь.
— Да, конечно. А что им вообще известно о вашей с доктором Льюисом книге?
— Я совершил ошибку, обратившись к доктору Чайлдерсу и двум другим профессорам несколько лет назад, когда впервые наткнулся на обличительную книгу Грина. Некоторые профессора были готовы согласиться, что в наших идеях может быть толика истины, но всякий раз заявляли, что биографию Шекспира и его авторство нельзя подвергать сомнению.
— Любопытно. Может быть, они чего-то боятся?
— Разумеется. Например, потерять работу.
— Быть может, вы сумеете пригласить кого-нибудь другого? Скажем, студента выпускного курса, который еще не закоснел в своих взглядах?
— Я постараюсь, но помните, что студенты зависят от своих профессоров, если они рассчитывают получить степень, в этом и кроется причина устойчивости мифа Шекспира.