— Я очень сожалею, — сказал Джейк.
— Ничего страшного. У меня есть страховка. А моя жена уже много лет уговаривает меня продать магазин и уйти на покой. Возможно, время пришло. — Он грустно оглядел магазин. — Однако я буду скучать без моих книг. Да, тут уж ничего не поделаешь.
— Могу я принести вам чай? Или, может быть, что-нибудь еще?
— У меня была электрическая плитка, но ее конфисковали. Она попала под подозрение в первую очередь. Хотя эта плитка — самая новая вещь во всем магазине. Моя жена подарила ее мне на Рождество в прошлом году. Не важно. — Блоджетт бросил бумаги, которые держал в руках, на покрытый пеплом письменный стол. — Чем я могу вам помочь в это чудесное (если не считать пожара) утро?
— Если вы не против отвлечься, я бы с удовольствием пригласил вас поужинать. Я бы хотел поговорить с вами об Апокрифе.
— Ах да, таинственный Апокриф. В этом списке было одно словечко, которое вертелось у меня на языке. «Апок.». Причудливое слово. Не припомню сразу, кто его придумал, кажется Флей. Да, пожалуй, именно так. — Блоджетт еще раз огляделся по сторонам. — Честно говоря, мне бы не хотелось сейчас покидать место преступления. Если вам не действует на нервы эта атмосфера сожженных Библий и старых манускриптов, то я бы предпочел остаться здесь. Кроме того, нам может потребоваться справочный материал, если, конечно, я сумею его найти.
Блоджетт откатил свое кресло подальше от места пожара и принес из задней части магазина стул для Джейка.
— Надеюсь, вас не смутит пепел в дополнение к саже, — со смехом сказал Блоджетт.
— Вовсе нет. — Джейк был слишком взволнован, чтобы сидеть, тем не менее он присел на край стола и открыл блокнот. — А вам никогда не казалось странным, что ученые с легкостью отвергали слабые пьесы Шекспира только из-за того, что они были совсем плохими, хотя на них стояло его имя?
Блоджетт фыркнул.
— Слабыми? Некоторые из них были просто бездарными.
— Тем не менее позднее те же самые ученые (или последователи, так, наверное, лучше выразиться?) охотно соглашались с тем, что он написал «хорошие» пьесы, к которым не имел никакого отношения, вроде «Перикла», «Эдуарда Третьего» и «Сэра Томаса Мора».
— Несмотря на то, что последняя пьеса считалась творением сэра Энтони Манди.
— Из чего следует, что имя Шекспира на книге еще ничего не значит.
— Это вы сказали, а не я. Но должен с вами согласиться. Здесь явно используются двойные стандарты.
— Так почему же никто не усомнился в правдивости Кварто и того же Первого фолио?
— Потому что они есть, и все. Потому что нам так всегда говорили. По той же самой причине, по которой истинные верующие воспринимают Библию буквально или кладут поклоны в сторону Мекки. Не существует никакого объяснения вере.
— Так вы считаете, что Шекспир — это религия?
— Ну, настолько далеко я не захожу. Однако речь может идти о слепой вере — так я бы мог сказать.
— Но почему именно это имя, забудем сейчас обо всех его достоинствах, дает такие основания для веры?
— Быть может, все дело в том, что Шекспир есть воплощение мечты обычного человека?
— Мечта обычного человека, — повторил Джейк, записывая его слова в блокнот. — Вы знаете, чем больше я размышляю на эту тему, тем больше мне кажется, что Шекспир — это что-то вроде фирменной марки.
Блоджетт удивился.
— В те времена понятия «фирменная марка» не существовало.
— Тогда почему так возмущался Роберт Грин? Он упрекал Шекспира в воровстве. Потом его имя появилось на «Венере и Адонисе» и на пьесах в Кварто. А теперь дело дошло до главного — этого Апокрифа. Это единственное объяснение.
Блоджетт поджал губы.
— Доктор Льюис и я беседовали на эту тему. Он считал, что может быть лишь два рациональных объяснения Первому фолио: либо Шекспир был чудовищным плагиатором и в течение всей своей карьеры воровал направо и налево, либо он был вором, укравшим все работы одним махом.
— Так или иначе, но ему все сошло с рук.
— Вы хотите сказать, что существовала еще и третья возможность: он попросту купил все эти пьесы и стихи и поставил на них свое имя, как на товар? А затем убедил мир в своем авторстве?
— Корпорация «Шекспир», — пробормотал Джейк.
Блоджетт недоверчиво покачал головой.
— Все кристально ясно, если взглянуть с точки зрения аналогии с «вороном». Это напоминает мне Голливуд. Студии или продюсеры покупают сценарии, а потом объявляют их своими. Писатель, в особенности если речь идет об авторе литературного текста, оказывается в стороне, его заменяют, о нем забывают, и он в буквальном смысле исчезает. Особенно в прежние времена.