— Сегодня не ваша смена?
— Ага. — Киото по кусочкам отправлял хлеб в рот.
Рик кивнул.
— Поздравляю тебя, Рик. В твоей жизни наступил новый важный этап.
— Да, спасибо. Все так говорят.
— Наверно, устал выслушивать.
— Вы всегда зрите, как это называется, в корень.
— Ты образованный малый. У тебя большое будущее.
— Ближе к делу.
Рик не любил долгие разговоры.
Перед сном он хотел почистить новую форму — темно-синий костюм из плотной ткани, который ему выдали после переезда наверх. Форма была красивая. На груди красовался иероглиф Коммуны, символизирующий собой Круг Жизни — «О». Омикрон. Теперь он будет ходить в этой форме следующие десять лет, до своего тридцатилетия, чтобы снова пройти испытания, предписанные Комитетом, и решить свою судьбу. Как и все люди сектора. Так было, так будет.
— Да, ты прав. — Киото погладил Аврору по кудряшкам. — Сходи поиграй, малышка.
Аврора показала старику язык и исчезла. Все в Коммуне относились к старикам с некоторой долей пренебрежения, ведь круг их жизни всяко подходит к концу.
— Та казнь… — начал старик.
— Была необходима.
— Да. Но… — Киото замялся.
Рик стал собирать посуду со стола. Сложил все в раковину и сел на место Авроры.
— Что вы хотите сказать? Говорите прямо.
— Хорошо. Слова Креза об армии варваров и о лазутчиках — ложь. Теперь сдавай меня Патрулю. Это твоя прямая обязанность.
— Еще успею.
Киото сглотнул. Выглядел он не лучшим образом. Как и все с нижних уровней. От старика попахивало. Там, внизу, экономили на всем, от освещения до воды. Холодная логика выживания: старики уже одной ногой в могиле, так зачем тратить на них ресурсы. Хотя перемещаться можно было по всему сектору, Патруль зорко следил, чтобы каждое поколение находилось на своем уровне.
— Ладно. Ты знаешь, сколько мне лет?
— Не понимаю, к чему это.
— Отвечай на чертов вопрос.
И правда, сколько? Рик впервые задумался над этим. Киото был стариком, когда Рик родился, и еще живая мать работала на ферме, остался стариком, когда появилась Аврора, а Рик возмужал, и ни капли не изменился с тех времен. Старик — он и есть старик, какая разница.
— Не знаю.
— То-то и оно. Мне семьдесят пять полных лет, и треть своей жизни я провел внизу, ковыряясь в трубах. Меня отправили вниз, когда тебя еще на свете не было, а твою мать не пригнали из соседнего сектора в рабство.
— Что?
— Думал, что она родилась и прожила здесь всю жизнь? Нет, дружище. Она была рабыней, как и многие другие женщины, которых пригнали, когда местных девиц поразило массовое бесплодие. Великая Коммуна должна жить.
— Ты лжешь!
Киото грустно улыбнулся.
— Но как… Это невозможно… За пределами барьера…
— Живут дикие племена варваров. Пространство полно чудовищ, и ни один нормальный человек не сможет продержаться там и дня. Да, об этом говорит Комитет.
— И что? Вы хотите сказать, что это не так?
Киото испытующе смотрел на Рика.
— Вы понимаете, что это ересь?
— Сейчас это неважно, сынок. Мы начали с моего возраста, поэтому давай двигаться по порядку.
— Какой смысл мне выслушивать эти глупости? — фыркнул Рик. — У вас там внизу совсем разум помутился.
— Возможно, — кивнул Киото. — Да только почему, когда казнили того варвара, ты остался на площади?
Рик молчал. Старик продолжал:
— Я давно наблюдаю за тобой. Ты гораздо умнее своих сверстников, Рик. Это дает нам шансы. Никогда бы я не завел этот разговор, если бы не был уверен в успехе. Поэтому прошу: вначале выслушай меня, а потом поступай, как считаешь нужным. Идет?
— Да, — угрюмо сказал Рик.
Киото перевел дух.
— Итак. Мы, люди Коммуны, были созданы в недрах Пространства великим богом Машины, который наделил нас разумом и позволил заселить сектор Омикрон. Пространство бесконечно и простирается вокруг нас во все стороны: вверх и вниз, вперед и назад, налево и направо.
Киото повторял общеизвестные слова из Трактата о Машине, которым с пеленок учат каждого малыша. Он говорил о том, что первые поколения людей жили при золотом веке и ни в чем не нуждались — у них были обильные запасы вкусной еды, в домах было тепло, и никогда они не знали ни болезни, ни войны, а значит, жили долго и счастливо. Но на смену золотому веку пришел серебряный, когда человек стал смертным, и начались раздоры. Вслед за ним начался железный век — и срок жизни сократился. А на смену железному пришел темный век, в котором люди Коммуны живут и поныне — суровое время холода, лишений и борьбы за жизнь.