Генри Марвин отпустил одежду Тиццани и откинулся на спинку стула.
Монсеньор отдышался. Накануне вечером он читал объемистое досье, которое составил советник Курии по организациям мирян, не имеющих духовного звания.
Марвин давно уже был мотором и фактическим лидером братства мирян, начало которому спонтанно положил в семидесятые годы один глубоко верующий католический священник из Сан-Диего после того, как его духовный сын в очередной раз в смущении и слезах поведал ему о своих сомнениях. Красивые библейские истории о возникновении человека были разрушены школьными учителями при помощи теории эволюции с ее случайными мутациями.
Генри Марвин оказался в первой сотне верующих, примкнувших к братству мирян. Тогда, как и сегодня, Марвин был твердо убежден, что в молодости выжил во Вьетнамской войне лишь потому и для того, чтобы нести в мир Слово Божье.
Он создал небольшое издательство, единственной книгой которого поначалу была Библия. Кроме того, в качестве проповедника-любителя он нес Слово Божье людям, отравленным наукой.
За истекшее время издательство Марвина стало одним из крупнейших в США по части католической литературы. Он продавал эту печатную продукцию по всей Америке, утоляя свою просветительскую потребность и радуясь за христианских собратьев.
Основатель ордена в прошлом году умер, и Марвин был близок к тому, чтобы взять на себя формальную власть в качестве префекта и преемника основателя.
Фактически эта власть у Генри Марвина давно уже была. Он контролировал финансы и преумножал богатство братства, которое уже обозначало себя как орден. Марвин привлек структуры и иерархии, которые влились в единый орган из духовных лиц и мирян, и сам, опять же, возглавил этот орган.
Тиццани про себя вздохнул. Этот человек был опасным фанатиком, готовым на государственное преступление ради своих убеждений. К тому же его поддерживало все большее число епископов и кардиналов, которые боролись против эрозии церкви.
— Святой отец очень хорошо осведомлен о ваших усилиях в завоевании достойного места для веры.
— Пожалуй что так. Это настоящая битва. — Марвин злобно смотрел на посланника Курии. — Сколь ни прогрессивна наша Конституция, но трудно даже представить, в каких высоких дозах ученикам американских школ впрыскивают отраву эволюционной теории, тогда как Божье Слово даже не разрешено к преподаванию. И я не понимаю также, как святой отец может передоверить борьбу с этой отравой протестантам. Уже пора покончить с сомнениями по отношению к Священному Писанию. Во всем мире!
Тиццани уклонился от настойчивого взгляда издателя и снова уставился на точку на стене.
— Наша Святая Церковь сегодня уже не та, что еще сто лет назад — и даже не та, что десять лет назад. В этом и состоит проблема. Вы же знаете, Святая Матерь-Церковь связала себя обязательствами. Иоанн Павел II признал эволюционную теорию.
— В 1996 году. Перед Папской академией наук. Кто же этого не знает, — Марвин фыркнул. — Эволюционная теория больше не гипотеза, сказал Иоанн Павел II. Злосчастный год.
— А его преемник еще в качестве префекта Конгрегации доктрины веры возглавлял международную комиссию теологов, которая установила, что план сотворения мира по Божественному провидению вовсе не противоречит результатам эволюционного процесса. Это было какой-нибудь год назад!
— Такие утверждения, что воск, из них каждый волен вычитать то, что хочет. Четкое «нет» было бы куда лучше, — Марвин стукнул кулаком по столу. — Но есть и другие мнения. Я знаю одного кардинала, он в ближайшие недели опубликует статью в «Нью-Йорк таймс», эта статья содержит прямые нападки на эту позицию церкви. Он разделается с высказыванием Иоанна Павла II перед Папской академией по поводу эволюции как с невразумительным и не имеющим значения.
Взгляд Марвина вгрызался в зрачки Тиццани.
— Есть влиятельные кардиналы, которые полностью разделяют ваше мнение, — ответил Тиццани. — Следует бороться со всяким сомнением в Священном Писании, говорите вы. Но сюда же относится и устранение всех текстов, которые подвергают сомнению истинность Библии. Святой же отец считает, что никакой позднейший текст не имеет значения, если уж сто пятьдесят лет сомнений в Священном Писании не смогли причинить ему никакого ущерба.