— Без Искоренителя он ни на что не способен, — дополнил Один. — Разве что выступить в качестве щита для настоящего воина.
— Пока ещё не знаю, — задумчиво почесал Бор затылок, — уничтожу ли я это оружие, которым ты убивал моих солдат и других богов, или оставлю себе как трофей — но, так или иначе, ты уже не увидишь его.
— Время на моей стороне, «бог». — Я закрываю глаза. — Давай, обрушь на меня свою сталь, залей ею полностью, но знай — тебе это не поможет.
Очень хотелось плюнуть ему в лицо, благо что повелитель Асгарда впервые оказался настолько от меня близок. Но что тогда мешало ему плюнуть в ответ уже на меня? Или даже помочиться сверху? Нет уж, пока я обездвижен тоннами гномьей стали, которую прямо расплавленной заливают сверху, стоит поумерить пыл. Но вот когда мы поменяемся местами… Отыграюсь за всё!
— Отговорки побеждённого, — отмахнулся он. — Каждый поверженный Асгардом продолжает скулить, но кого они хотят обмануть? Раз ты проиграл сейчас, находясь на пике собственной силы и власти, пользуясь тем, что наши пророки не знали об этом заговоре, играя на наших уязвимостях и пользуясь моей, — Бор глухо ударил себя по груди, — недооценкой, то что будет потом, когда мы уже знаем о твоём существовании?
— Более того, асы останутся единственными, кто будет о тебе помнить, — уже более спокойно улыбнулся Один. — Гордись, «король», — вложил он в последнее слово всё своё презрение.
— Обычные мидгардцы под моим началом дошли до самого Асгарда. Мы едва не уничтожили вас, «богов». Неужели ты думаешь, что никто не встанет вместо меня? Посмотри на свой город! От него остались лишь руины! — Речь этого безусого юнца страшно зацепила меня. Не отдавая себе отчёта, я выкрикнул собственные слова и лишь потом гневно нахмурился. Поддался на провокацию. Как и тогда, с дворцом и супругой Бора…
— И мы отстроим его по новой, даже лучше, чем было раньше! — громогласно возразил повелитель Асгарда. — А ты, Зариакс, отправишься в забвение. После окончания нашего разговора тебя полностью зальют самой крепкой, лучшей сталью Нидавеллира, из которой создаётся величайшее оружие и доспехи всех времён. С твоими силами на уровне простого человека, пусть и с бесконечной выносливостью и неуязвимостью, не получится как-либо повредить её. Пытайся, пробуй, скреби своими ногтями, грызи зубами, ха-ха, а потом продолжай сидеть и сходить с ума.
Бор посмотрел на сына, на что Один кивнул и продолжил вместо отца:
— Мы накажем Мидгард. Никто не смеет выступать против богов, даже тот, кто силой и хитростью объединил все их народы. Великий Потоп обрушится за землю, уничтожая всех твоих почитателей, генералов, фанатиков, сподвижников… Всех детей, жён, родственников, друзей и знакомых. Спасётся лишь выбранная нами горстка людей, которая будет заселять мир заново.
Я молчал будто поражённый громом. Хотя лучше бы это был гром. Он всё равно никак бы не повредил мне. А вот эти слова…
— Такова расплата, — серьёзно и без улыбки произнёс Бор. — Ты знал, на что шёл, когда объявил войну богам; когда вырезал всех асов в Мидгарде; когда объединился с Малекитом и тёмными эльфами; когда убил Бестлу, мою жену и мать Одина; когда разрушал Асгард; когда жестоко уничтожал моих друзей, соратников и побратимов. Ты будешь наказан за всё это.
В уголках глаз Бора появилась влага, но он не отвёл их, не стал пытаться позорно скрыть собственную слабость. Нет, он продолжал жёстко смотреть прямо на меня.
— Могучий «Король Королей» повержен, втоптан в землю. — Один стукнул сандалиями, и меня окатило пылью из-под его ног. — Такова судьба всех, кто выступает против существующего миропорядка.
Он продолжил говорить, но я уже не слушал. Сказанные ранее слова повергли меня в шок и никак не могли отпустить. Я уже давно не боялся за собственную жизнь. Ещё во времена, когда осознал собственную уникальность, неуязвимость, позволяющую не думать о защите. Но она была наружной. Меня всё ещё могла погубить духовная составляющая, влияющая на душу. И я не про бесполезную магию, ни одна из которых не сработала на мне, а уж асы старались и обыскали всю вселенную, всё, что могли. Поэтому единственным, что может меня достать, остаётся лишь он — дух, который эти двое усиленно пытаются сломить. И у них вполне может получиться!
Несмотря на многократно данные самому себе клятвы, я продолжал привязываться к людям: своему народу, друзьям, соратникам, любимым женщинам и детям, которые, к сожалению, не взяли и сотой доли моей особенности. Они были абсолютно обычными, но не менее мною любимыми.